В какой-то момент они вынырнули из пыльного облака. И тут перед Василием открылась панорама столь фантастическая, что в первый момент он решил, что ему напекло голову и у него начались самые настоящие галлюцинации, и лишь потом, вспомнив все, что говорил ему Григорий Арсеньевич, он понял, что попал во внутренний мир пустотелой Земли.

Перед ним, много ниже того места, где он находился, лежала поросшая густым лесом равнина, а над ней сияло Солнце, только солнце это было вовсе не земным — оранжевое и намного более тусклое, каким порой бывает куриный желток, оно ничуть не походило на привычное светило. Небо было затянуто легкими перистыми белоснежными облачками…

Но не это было самым удивительным, а город, раскинувшийся посреди джунглей. Он сверкал и переливался, искрился и мерцал в лучах загадочного светила. А размеры! С того места, где находился Василий, невозможно было охватить его взглядом, но то, что он превосходит все земные, было очевидно.

«Интересно, если Григорий Арсеньевич назвал этот город руинами, то каков же был Гоцлар в эпоху своего процветания? — задумался Василий. — И вообще, как так вышло, что они то ли спускались, то ли поднимались, а потом оказались на утесах иного мира. Может, он уснул, пропустил довольно большой промежуток времени, и сейчас он не внутри Земли, в своего рода Пеллюсидаре, не в Плутонии товарища Обручева, а где-нибудь в северных провинциях плодородной Индии».

Хотя, рассуждая трезво, подобное было невозможно. Уже сейчас, всего за несколько часов путешествия, запястья и лодыжки Василия, за которые он был привязан к длинной палке, сильно кровоточили. А если бы его попытались подобным способом переправить в Индию, то к концу пути он лишился бы и кистей рук, и ног. Кровавые раны, нагноение при общей антисанитарии… Нет, он по прежнему находился где-то в самом сердце Южных Каракумов, а точнее, благополучно покинув пустыню, переместился во внутренний мир, в порывах ветра миновав те Ворота, которые хотел закрыть Ктулху. Но почему, почему нужно было отделить этот мир от мира, существующего на поверхности планеты? А какие возможности, какие ресурсы внутренний мир мог подарить молодому советскому государству! Однако, прежде чем принимать какое-то решение, нужно было самому выкарабкаться из неприятной ситуации. Пока он был пленником, и неизвестно, какая судьба ожидала его самого в сверкающем Гоцларе. К тому же вспоминание о печальной участи людей Хасана не вселяло оптимизма.

Глава 8 Записки Григория Арсеньевича Фредерикса Продолжение

Во цвете самых пылких лет

Все испытать душа успела,

И на челе печали след

Судьбы рука запечатлела.

Е. А. Баратынский.

«Не растравляй души моей»

15 сентября 1905 года

Вновь выдалось время, и я, чтобы не забегать вперед, продолжу с того самого места, на котором я остановился…

До оазиса мы не доехали-долетели. И вот тут-то все и началось. Там, у оазиса, сходилось несколько дорог, и стояла одинокая корчма-чайхана. Я-то думал, мы приедем туда и станем там ожидать бандитов, но Вельский поймал моего коня за повод и притормозил. Я непонимающе посмотрел на своего товарища, ожидая разъяснений.

Тут подъехал Грищенков:

— Не спешите, Григорий Арсеньевич. Сейчас я должен задать вам один вопрос, и вы должны честно ответить мне, а потом дать честное слово. Вам понятно?

Откровенно говоря, я ничего не понимал, и мне ничего не оставалось, как кивнуть.

— Хорошо, — продолжал мой добрый приятель. — А теперь честно скажите, готовы ли вы пойти до конца ради того, чтобы добыть золото и организовать экспедицию?

Я вновь кивнул:

— Могу дать слово дворянина, если, конечно, наши действия не пойдут в противоречие с присягой царю и Отечеству.

— Ну, этого не будет, — усмехнулся Грищенков, — однако пострелять людишек придется. Что ж, Григорий Арсеньевич… Ныне дислокация такова: в этой чайхане башибузуки. К тому времени, как сюда прибудут люди с золотом, ни одного азиата не должно остаться в живых, то же касается детей и женщин. Сначала очистим чайхану, потом устроим там засаду и, когда налетчики явятся, перестреляем их как вшивых крыс.

— Вы сказали налетчики? До этого речь шла о людях Акур-паши.

— Паша здесь ни при чем. Афгулы дружат с головой и не полезут на пулеметы. На самом деле налет должны устроить социалисты, а эти твари много опаснее восточных ассасинов. К тому же открою еще одну тайну: паша наш союзник. Он тоже долгое время охотился за сокровищами Гоцлара и теперь готов снабдить нас всем необходимым, если у нас, конечно, будет золото.

Я застыл, пытаясь переварить услышанное. Грищенков умел все перевернуть, но настолько… Хотя какая разница, кого придется стрелять — бандитов-афгулов или социалистов-бомбистов, и те и другие были врагами царя-батюшки, а посему и моими врагами. Вот только зачем убивать тех, кто в чайхане? Ах да, потенциальные свидетели. А если имеешь дело с тайной революционной организацией, то свидетелей лучше не оставлять. Это вам не полицейские… Какое-то время я молчал, разглядывал своего нового приятеля, пытаясь понять, о чем он в этот раз мне не сказал.

— Ну же, Григорий, решайтесь!

Потом краем глаза я заметил, что рука Вельского легла на рукоять пистолета. Нет, отказываться от предложения Грищенкова я не собирался, и все же…

— Надеюсь, больше не будет никаких сюрпризов?

— Будем надеяться, — как-то неуверенно протянул он.

В новом плане Грищенкова меня смущало два момента: первое-то, что он хотел убить всех в чайхане, а на убийство детей и женщин я не подписывался, а второе — союз с Акур-пашой. И то и другое мне не нравилось, но отступать было некуда, и, понадеявшись на русский авось, я в третий раз кивнул Грищенкову.

— Ну что ж, господа, — обратился он к своим спутникам, — вы сомневались, а я вам сразу сказал, что господин Фредерикс наш человек, — и, пришпорив коня, он поскакал в сторону чайханы.

Вельский бросил на меня хмурый взгляд из-под густых нависших бровей, перекинул мне назад поводья от моего скакуна, развернулся и поскакал следом за поручиком, на ходу доставая оружие.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

К тому времени как я подъехал, пальба уже началась. Выпрыгнув из седла, я решительным шагом направился к веранде, и тут из-за угла дома на меня вынырнул один из азиатов. Я едва различал его в тусклом свете ламп, горевших на веранде. Что-то свистнуло возле моего лица, и я едва успел увернуться, лишь в последний момент разглядев, что в руках у моего противника вилы. Еще мгновение, и острия ударили бы мне в лицо.

Откуда-то из-за спины прогремел выстрел. Азиат упал. Я, все еще ошеломленный, повернулся и в полутьме увидел расплывшееся в злорадной ухмылке лицо Вельского.