– Она меня будто не замечает! Словно я не муж смысленный! – жаловался Данило.
– Что сделал, чтоб заметила? – спрашивал Андрей, деловито сдирая шкурку с рыбы. – Как дал знать?
– Смотрел на нее, вздыхал…
– И все?
– Чего более?
– С блядями тоже вздыхаешь?
Княжна неслышно ахнула, прижав руку к груди. К ее удивлению сотник не вспылил. Покачал головой.
– Вот! – продолжил Андрей. – Тем, небось, любушка-лапушка, драгоценная и яхонтовая, а Проше – одни взгляды! Догадайся, мол, сама…
– Так она княжна!
– А княжна не женщина? Не человек? Она живая, слова ласкового хочет. Скажи!..
– Разгневается!
– Это с чего?
– Как посмел!
– На любовь не обижаются. Если и разгневается – повинишься!
– Как?
– Не знаешь?
– Скажу ей, – вдохновился Данило, – что для нее на все готов! Велит со стены спрыгнуть – спрыгну! Велит в прорубь нырнуть – нырну!
– Без членовредительства нельзя? Со стены спрыгнешь – шею свернешь! В прорубь бросишься – утопнешь! Зачем княжне твой хладный труп? Или, что того хуже, калека с переломанными ногами?
– Как быть? – пригорюнился Данило.
– Ну… – Андрей помахал в воздухе рыбиной. – Пади у ног ее, вопия: «Виноват пред тобой, княжна моя светлая! Топчи меня ноженьками белыми!..»
– Обидится! – сказал Данило. – За ноженьки белые…
– Они у нее черные?
Евпраксия подавила готовый вырваться крик. Услышат! Данило задумался, затем вздохнул:
– Не знаю, не видел…
– Оставим расцветку! – согласился Андрей и продолжил, не забывая обгладывать рыбу: – Найдем пристойный эпитет. Например, сильные. Или крепкие…
– Крепкие лучше! – воодушевился Данило.
– Значит, топчи меня ноженьками крепкими, бей ручкой лилейною, от тебя любую муку снесу!..
Евпраксия решительно шагнула в трапезную. Безобразие следовало прекратить. Им дай волю – всю обговорят! С головы до ног! Вернее, снизу доверху! Увидев княжну, парочка вскочила. Андрей бросил рыбину и вытер руки.
– Ноженьки у меня белые! – сказала княжна. – Я их в бане мою. Сором вам девицу обсуждать! Охальники!
Данило плюхнулся на пол.
– Топчи меня, княжна моя светлая! Ноженьками крепкими, белыми! От тебя любую муку снесу! – вопил он, пьяно всхлипывая.
Евпраксия растерянно глянула на Андрея. Тот икнул.
– Просит человек! Уважь!
Евпраксия коснулась носком спины сотника. Тот завопил еще громче. Рассердившись, княжна вскочила ему на спину и прошлась от крестца до лопаток. Данило умолк.
– Вставай! – велела княжна, спрыгивая.
Данило поднялся на ноги. Он покачивался, счастливо улыбаясь.
– Поди вон!
Сотник убежал, Андрей остался.
– Ты! – велела княжна, указывая на пол.
– Щекотки боюсь! – ухмыльнулся богатырь.
Евпраксия шагнула ближе, он продолжал скалить зубы.
– Это тебе за ноженьки белые! – сказала Евпраксия, отвешивая ему затрещину. – Это за ручку лилейную! Это…
Он перехватил руку. Подмигнул и чмокнул сжатый кулачок. Ушел. Княжна сердито смотрела вслед. Охальник! Сквернослов! Пьяница… Кого в мужья пожелала? Тьфу!
Он не оглянулся. Не вернулся, чтоб произнести слова, им же придуманные. Не пал ниц, даже на колени не встал. Не повинился. Ушел… Трепло на торгу! Идол! Смерд крылатый! Богдан… Откуда взялся на мою голову, солнышко ясное?.. Зачем так сердце томишь?..
Данило наладился в объезд земель Сборска – протяженный и долгий. Княжна попросила. Предстояло уяснить, чего стоило весям короткое, но лихое управление орденского ставленника, оценить виды на урожай; кому нужно помочь, кого следует наказать. В дни правления Казимира смерды из ближних весей разбежались по лесам, где срубили временное жилье (на одну такую стоянку и натолкнулся Богданов в первый день по прилете). Предстояло людей собрать или хотя бы дать знать: лихая година прошла, а в поле урожай зреет… Имелся у Данилы и личный интерес: свои веси. Давно не заезжал, некогда было…
Богданова в поход никто не тащил, вызвался сам. В Сборске сидеть было скучно, а в свете последних событий – и не желательно. Лейтенант хотел узнать землю, на которой предстояло жить и воевать. Как у Данилы, присутствовал личный вопрос. Два женских облика не давали Богданову спать ночами. Следовало вытряхнуть из головы хотя бы один, еще лучше – оба.
Отправлялись надолго, готовились основательно. Кони, оружие, провиант на первое время – дальше кормить будут в весях, запасная одежда… Седлали коней, вязали скарб в торока. Богданов брал «ДТ» с двумя дисками. У Лисиковой оставался «шкас», да и самолет с бомбами – в случае чего отобьются. Андрей наказал Конраду защищать княжну и штурмана, не щадя живота.
– Почему не пускают роту в Сборск? – пожаловался капитан. – Кто ж обороняет город за стенами? Мне запретили водить солдат строем, учить их нападать и обороняться. Данило сказал: люди пугаются! Как можно держать солдат в готовности, если не заниматься?
– Конрад! – сказал Богданов. – Недавно вы были врагами, неудивительно, что не доверяют.
– Мы дали клятву!
– Мне! Но я не распоряжаюсь в городе. Сам пришлый, если захотят, то и меня выгонят.
Наемник недоверчиво хмыкнул.
– Ко мне относятся лучше! – согласился Богданов. – Пока… Чтоб стать своим среди русских, надо пустить корни.
– Это как? – спросил Конрад.
– Жениться на русской… Хоть бы на Ульяне! Баба хоть куда, жизнь вам спасла. Не заступись тогда на площади, положил бы вас, как траву в поле.
«Сам-то корни пускать не спешишь!» – подумал Конрад, но промолчал.
Провожать маленький отряд (Данило брал с собой пять кметов) вышли княжна и штурман. Лисикова надела новую вышитую рубаху, воткнула в волосы резной костяной гребешок, в русую косу вплела красную ленту. Да и саму косу не обернула вокруг головы, а перебросила на грудь. На шее появились бусы. Разбор текстов в лавке Путилы, как понял Богданов, прошел плодотворно. Смотрелась Лисикова мило. С тех пор как военную форму сменило женское платье, Аня хорошела день ото дня. Обильная еда и вынужденное безделье давали знать: щеки штурмана округлились, окрасились здоровым румянцем.
Сопровождать пилота Лисикова не просилась, а попросилась бы – не взяли. Верхом штурман ездила, как медведь на велосипеде, – неуклюже и под присмотром. Прощание не затянулось – не на войну.
Отряд ускакал, в Сборске потекла размеренная жизнь. Евпраксия от скуки сошлась с крестницей. Аня пришла к ней сама. Она мучилась с Псалтырем, Ульяна по неграмотности помочь не могла. Княжна согласилась помочь неохотно – забот и без того хватает. Однако христианский долг велит просвещать чадо о вере, куда денешься? Скоро, однако, Евпраксия увлеклась. Прежде ей не приходилось кого-либо наставлять, это было ново, к тому же ученица попалась смышленая. На первых порах они плохо понимали друг друга – язык хоть и русский, да у каждого свой. Потихоньку освоили. Главным образом Аня. В церковнославянском языке меньше слов, к тому же корни многих знакомые. Зато букв много.