Арина оглянулась и посмотрела ему в лицо, и в ее глазах было такое понимание, словно они с Северином думали и чувствовали одно и то же, нет, даже будто и мысли, и чувства у них были общие. Она медленно протянула парню руку, и он сжал ее длинные изящные пальцы.
– Я…
Северин не дал ей договорить – привлек к себе, чувствуя волнующий запах кожи и волос… Ее особенный запах – мед и полынь.
– Не нужно ничего объяснять, – прошептал он ей в ухо, – я тебе верю.
И Арина уткнулась лицом в его плечо, едва сдерживая подступившие к горлу рыдания. Ей хотелось и смеяться, и плакать, делать что-то абсолютно безумное, а в теле чувствовалась такая легкость, что, казалось, можно слегка подпрыгнуть – и оторвешься от земли, воспаришь в бледно-голубое, словно вылинявшее небо, подернутое легкой дымкой невесомых облачков.
Северин знал, что это судьба, и когда ее губы коснулись его, он почувствовал, словно вернулся домой.
Он вернулся домой на каникулы и удивился: что-то изменилось – или дом, или он сам. Неужели это жалкое строение посреди тайги – его дом? Здесь никогда ничего не происходит, а один день похож на другой. Как можно жить здесь, когда существует другой мир – мир, полный ярких красок, удивительных игрушек и игр – настоящих компьютерных игр! В этом же домике посреди леса не было даже элементарного телевизора!
«Твои предки и вправду живут среди леса?» – с любопытством расспрашивали его ровесники.
«Мама говорила, что вы – дикие звери, а ты звереныш, и мне нельзя с тобой дружить», – сказала красивая девочка с золотистыми волосами, от которой пахло чем-то незнакомо-сладким, как потом оказалось, жевательной резинкой.
Северин тогда даже и не представлял, что это такое. Он не знал многих вещей, которые были для его новых одноклассников обыденными, известными едва ли не с пеленок.
«Ты что, дикий, из леса сбежал? – смеялись они. – Ах да, он же точно из леса!»
И Северин понял: лес – это плохо, жвачки и компьютеры – хорошо. Родители так долго держали его вдали от прекрасного и восхитительного мира, они лишили его всех жизненных радостей. И вот сейчас… «Я хочу остаться в городе! С моими друзьями!» – твердил он, но его все равно увезли домой…
– Вернулся! – на пороге появилась мама, но, сделав быстрый шаг навстречу, она вдруг остановилась, словно на препятствие натолкнувшись на выражение его лица.
– Я не хотел приезжать! – жестко сказал Северин, глядя в весеннюю грязь под ногами. – Я хочу в город. И летом я к вам не приеду. И зимой. А то еще застрянешь с вами на всю зиму!
Зимой и вправду заносило дороги, а без того уединенный домик лесника становился окончательно отрезанным даже от такой условной цивилизации, как глухая деревенька.
– А раньше тебе здесь нравилось. Помнишь, мы ходили в лес… – отец присел перед ним на корточки, заглянул в глаза…
– Я не хочу в ваш лес! – Северин упрямо отвернулся.
В доме он тут же лег на кровать и уставился в стену. У него оставалась лишь одна надежда: что каникулы не могут длиться вечно и все скоро закончится. Надо только сжать зубы и перетерпеть. Переждать, затаиться до возвращения в школу.
Запах дерева, шкур и трав казался ему отвратительным. Пахнуть должно клубничной или, на худой конец, дынной жвачкой, а еще взрослыми духами, пластиком, штукатуркой и кофе. По правде сказать, сразу после попадания в школу эти чудесные запахи ему не нравились, казались чужими и опасными. Но потом Северин смог оценить и полюбить их.
– Ты видишь, что с ним случилось? – донесся до Северина испуганный шепот мамы. Он лежал лицом к стене, и, должно быть, родители думали, что сын спит. – Что будем делать?
– Ничего, – голос отца, как ни странно, звучал совершенно спокойно.
– Как это ничего?!
– Он разберется. Я точно знаю, что разберется. Нужно только немного подождать… Ты забыла, что мы умеем ждать? Лес не терпит суеты…
– Нет, я этого так не оставлю! – лютовал Семен Николаевич, меряя шагами поляну. – И вот что я вам скажу, ребята: это явный злой умысел! – Он рубанул рукой воздух, словно в подтверждение собственных слов. – Вы же знаете: я целый день отсутствовал, пытаясь купить дурацкие лопаты, и представьте себе, их не было ни в одном окрестном магазине! Может быть, все местные жители кинулись разом копать картошку, а?
Археолог сурово посмотрел на Северина, будто тот отвечал за действия неизвестных любителей лопат.
– Вообще-то картошку выкапывать еще рано, – ответил тот, улыбаясь блаженной улыбкой. Эта улыбка не сходила с губ парня все время после примирения с Ариной.
– Ну раз так, картофелевед-любитель, – неодобрительно покосился на него Семен Николаевич, напротив, пребывавший в крайне мрачном настроении, – значит, кто-то позаботился о том, чтобы я отсутствовал как можно дольше… А еще, вот ведь паразиты, колеса мне прокололи. Еле нашел сервис и договорился, чтобы шины поменяли и подогнали завтра утречком сюда мою «ласточку». Денег, конечно, слупили прям по московским ценам. И все из-за каких-то сволочей! Чтоб им пусто было!
Возражений это замечание не вызвало.
Семен Николаевич сделал еще несколько кругов по поляне. Его студенты, видя, что руководитель не в духе, собрались у костра, буквально следуя солдатской мудрости: от начальства подальше, к кухне поближе.
– Будем действовать последовательно, – решил наконец археолог. – Отправляюсь в деревню. Вы со мной?
– Конечно, – тут же согласился Глеб, и остальные с готовностью кивнули.
Уже вечерело, и солнце начинало медленно опускаться в реку, окрашивая воду в золотисто-розовый цвет, теплый вечер был тих, и даже воздух казался особенным, золотисто-прозрачным. В такой вечер сидеть бы на берегу и любоваться закатом, слушая тонкую комариную песнь, но ни у Глеба, ни у его друзей на это не было времени. До соседней деревни минут двадцать пешком – всего ничего – по пыльной разбитой дороге. Ребята преодолели бы это расстояние быстрее, если бы не их спутник. За время пути Семен Николаевич успел несколько раз остановиться, пожаловаться на жару, отыскать лопух и водрузить его к себе на голову, заявив, что это лучшая защита от солнца. Попросить передышки на перекур, во время которого он, одну за другой, выкурил сразу три вонючих сигареты.
В общем, пока добрались до деревни, на землю упали мягкие сумерки.
Убедившись, что дорога закончилась, археолог вздохнул с явным облегчением и огляделся. К нему тут же вернулся былой апломб.
– Эй, хозяйка! – позвал он копающуюся в огороде женщину.
Та оставила работу, подошла, поправляя ситцевый платочек, и остановилась у забора, с любопытством глядя на незваных гостей.