- Теперь ранва уверен, вот так... Уверен, понял: вот мы выберемся, - отметила Шеула.
- И недоумеваю, почему ты попала в плен, - отозвался Рёйм.
- Мавиви чтит висари, нарушать грубо не могу. Нарушать могу разрешить ранва, кто меня охраняет, - пояснила женщина сразу и охотно. - Но сама могу много, если я здоровая, если сильная. Только они были хитрые... Они ловили, стреляли, потом ломали спину. Потом, совсем плохо, вот. Они знали вред для мавиви от смерти живого из леса, они завернуть меня в шкуру мертвого зверя. Больно, сил нет... Совсем плохо, огня нет. В ярости могу просто звать ариха... Тут арих слабый, много воды, берега далеко, дождь.
- Орден менторов много о вас выведал...
- Не так, нет. Машриги хотели знать мало, они хотели вот так: иметь силу, владеть бешеный огонь. Знали они больше... если знали...
- Если бы знали...
- Да, вот: если бы знали больше, не допустили такой большой ошибки, как ты. Ты ранва. Ты меня спасешь.
Мавиви улыбнулась, врач ощущал это всей влагой дождя на лице женщины, всем током крови в близких к коже сосудах. По возможности бережно он поднял Шеулу на руки и медленно, осторожно понес к двери каюты. По сухому полу идти было неудобно, он не ощущался, не ощупывался пальцами дождя, и это уже казалось странным... К хорошему привыкают быстро.
Перекладина запора звякнула, когда Рёйм уже приблизился к выходу вплотную. Оптио резко распахнул дверь. Еще двое из темноты коридора молча и тихо нацелили в каюту мушкеты. Собственно, только рыжие звездочки тлеющих фитилей Рёйм и смог рассмотреть глазами, зато он давно и уверенно ощущал людей иным способом, еще от середины каюты. Причинять большого вреда он не желал, помня врачебную клятву... но полагал возможным обойтись и малым. Мавиви сухо и коротко рассмеялась, оба фитиля полыхнули и рассыпались в пепел. Все три оптио вскрикнули разом, вскинули руки к лицам и осели на пол.
- Почему не убил? - удивилась мавиви. - Вот такие мертвые люди, негодные, плохие внутри. Головешки. Пни горелые. Падаль.
- А как же висари? - напомнил Рёйм.
- Они делали мне боль, много боли, они были плохие, пугали, - почти всхлипнула женщина. - День и ночь и день я здесь, я так слаба теперь вот, я не имею совсем желание жить... Я не могу радоваться свету дня!
- И они не смогут. Именно глаза пострадали, - виновато признал врач. - Я мог бы их вылечить, пожалуй. Сперва медовые капли и жирный сок клещевины, затем примочки из листьев...
- Ты совсем-совсем не воин, - развеселилась мавиви. - Лечить врагов, какие хотят убить - такое не глупость. Вовсе нет моего понимания.
Врач миновал каюту ментора, мельком глянув на самого опасного, пожалуй, человека во всей эскадре - сейчас беспомощно хрипящего и рвущего ворот. Вот уж точно - жаба душит, грудная, тяжелый приступ. Что бы ни говорила мавиви, Кодекс древнего врачевателя позволяет неплохо приспособить силу асхи для нужд побега. Заболевания влаги и холода обостряются почти без вмешательства. Точнее, влага так стремительно выходит из равновесного с прочими началами состояния, что главное - не просить слишком о многом загадочную силу асхи, все более проникаясь опасливым уважением к её могуществу и многогранности...
Еще один оптио мучительно закашлялся, осел на ковер, и Рёйм ловко вильнул в сторону, обогнул его, бьющегося в припадке, исходящего пеной... Еще дверь, теперь вперед, до лестницы. Пусто, как удачно! Миновать темный тесный коридор удалось быстро, шипя и ругаясь по возможности тихо, когда очередной раз что-то попадалось под ноги или неразличимая в темноте переборка толкала в плечо. Винт всхода на верхнюю палубу, снова коридор - и еще одна дверь...
Дождь обнял, как родного, принял и спрятал в серой мешанине тугих струй. Рёйм подошел к борту, более не спотыкаясь на скользких досках и не сомневаясь в своей свободе.
- Если я прыгну вниз, я утону?
- Тут глубоко, - согласилась мавиви. - Асхи сила и возможность, она не мост и корабль.
- Тогда мы возьмем шлюпку, - опьянение не покидало, скорее наоборот.
Рёйм подставил лицо прохладному дождю и улыбнулся. Глупо все, неорганизованно и нелогично... Что делать на берегу ему, именуемому махигами - бледным? Он не желал воевать на стороне адмирала и ментора, но вдвойне он не готов сражаться против тагоррийцев и привычной с рождения цивилизации. Едва мавиви доберется до своих, он сделается не нужен и не интересен даже ей. Благодарность не в счет. Он уже преступник в мире бледных и еще станет изгоем и даже врагом в мире смуглых... Так почему же хочется петь, словно добрый боженька наконец-то исполнил самое заветное желание? И более того, подарил чашу света. Вот она, без сил и возможности самостоятельно двигаться лежит на руках... живая, лучше любых суеверий и гораздо дороже. Шеулу пришлось ненадолго устроить возле борта, чтобы спустить на воду самую маленькую шлюпку. Бросить веревочную лестницу и, снова подхватив драгоценную ношу, неловко и медленно ползти по качающимся ступеням вдоль мокрого, пахнущего гнилым мхом, борта.
Когда корабль остался далеко позади, врач позволил ненадежному якорному канату лопнуть. Флагман вздрогнул и тяжело повел бортами, кряхтя и опасно ворочаясь в темной воде. На палубе закричали, взревел во всю силу глотки быстро трезвеющий боцман, мелькнули пятна фонарей. Рёйм усмехнулся: теперь работы всем хватит до рассвета. И раньше ментору погони не затеять, точно. Прежде восхода солнца он едва ли преодолеет приступ, так еще точнее.
Волна вынесла лодку далеко на отмель и отхлынула, плеснув напоследок шумно, прощально. Рёйм подхватил мавиви на руки и побрел в сторону темного близкого леса, подставляющего ночному дождю лапы ветвей и радостно впитывающему влагу. Движение соков звенело в стволах, листья расправлялись и избавлялись от пыли... А в гудящей голове копилась тяжелая усталость.
- Надо еще немного идти, - виновато вздохнула Шеула. - До оврага, вниз по склону и опять вверх. Еще раз вниз, еще раз вверх. Там хорошее место, я знаю, лес так говорит. Тебе асхи помогает. Вот. Корень вывернут, под ним яма. Пещера, так?
- Если большая яма, то да, пещера...
- Я хорошо знаю ваш язык! Пещера... Там будет спокойно. Обещаю.
Рёйм молча кивнул и побрел дальше, дождь стекал по спине и пытался поделиться силой, ободрить и освежить, но даже он не мог сделать опытным ходоком врача, привыкшего сидеть и писать словари. После второго оврага Рёйм так выбился из сил, что уже не видел ни деревьев, ни пещеры, ни даже лица Шеулы. Он уложил женщину прямо в куртке и свертке ткани на землю, сухую и невидимую - потому что сила асхи не позволяла её ощутить сполна. И сам Рёйм упал рядом, провалившись в небытие переутомления скорее, чем голова коснулась земли...
Когда Рёйм очнулся, он осознал то, что было давно известно адмиралу. За состояние легкости и радости опьянения платят муками похмелья. За восторг обретения силы рассчитываются сходным образом. Тело непослушное и чужое, голова раскалывается от тянущей и гудящей боли. Зато память свежа, и вчерашние поступки вызывают мучительное недоумение, смешанное с сомнением. Вот сейчас он откроет глаза и окажется лежащим на узкой койке в своей каюте. И осознает, что испытал не более, чем приступ бреда...