Мысль о том, что она обманывает своего супруга, иногда мучила Брунию, ведь Лаэрт всегда обращался с ней хорошо и выказывал ей больше уважения, чем все другие мужчины до него. Но она не должна была так думать. Лаэрт, как и Хурган, был ложью этого столетия. Иллюзией. Тому, кого на самом деле нет, Бруния не могла быть чем-то обязана. Им удастся исправить время, и тогда Хурган исчезнет, а с ним Фафнир, Бурантия и Лаэрт.
Она давала правителю целебные травы, снимавшие боль в легких, держала его голову на своей груди, когда он по ночам кашлял кровью, и мечтала о его скорейшей кончине.
Девочка, которую Бруния родила восьмимесячной, была от семени Кальдера, от души Зигфинна и от права Лаэрта. Принцесса назвала дочь Финной, выдумав какую-то историю этого имени. На самом деле это имя должно было напоминать ей о Зигфинне.
Лаэрт с радостью принял ребенка, зажегшего на его измученном болезнью лице улыбку. Конечно же, он надеялся на сына, но любовь к Бурин заставила его забыть о наследнике. Ему хватило сил, чтобы подержать свою дочь на руках еще один день и поставить свое имя на документах, отписывающих Бурин провинцию, прежде чем он умер.
Всего за неделю Бруния стала матерью и правительницей Вендена. Народ приветствовал ее с радостью, а ребенку принесли много подарков.
Ночью Бруния стояла у колыбели и думала о том, чтобы задушить свою дочь. Одна подушка, немного силы — и грязная похоть Кальдера утратит свое доказательство. Когда принцесса была беременна, она об этом не помышляла, но теперь появилась эта девочка с глазами Кальдера.
— Ты оставишь ребенка в живых, — сказала Видящая.
— Это так важно? — спросила Бруния. — Разве моя власть в Вендене не важнее?
— Дело не в этом, — возразила Видящая. — Ребенок…
— Ребенок Кальдера, — перебила ее Бруния.
— Не Кальдера. Это твой ребенок. Она станет тем, кого ты из нее сделаешь. Если можно извлечь какой-то урок из всех смертей этого столетия, то он будет таков: не кровь делает нас героями или трусами. Нет ни власти, ни долга. Научи Финну благородству сердца, силе и справедливости, тогда она будет в большей степени дочерью Зигфинна, чем Кальдера.
— Что тебе известно нового о Зигфинне? — Бруния взяла девочку из колыбели, собираясь ее покормить.
— Он жив и сейчас находится в Вормсе, — ответила Видящая.
— Ты это каждый раз говоришь, — с разочарованием прошептала Бруния.
— Я не вольна сказать что-то большее.
С этими словами Видящая исчезла, а Бруния осталась с ребенком на руках. Финна с довольным видом посмотрела на мать, и Бруния подумала, что если постараться, то она могла бы увидеть в дочери черты Зигфинна.
Когда Зигфинн вышел из леса нибелунгов, его лошади уже не было. Он не знал, сколько часов, дней или недель он провел под воздействием чар древних богов. Борода на его лице свидетельствовала о прошедшем времени, которого он не заметил. В остальном ничего не изменилось, и лишь меч на его спине был новым.
Зигфинн пешком вернулся в Вормс. Если город и раньше был грязным и хмурым, то теперь он показался принцу кладбищем, распространившимся по всему королевству. На улицах почти не было торговцев, голодные животные кричали в стойлах, а многие окна были забиты досками. Старуха, которую Зигфинн хотел расспросить о причинах происходящего, показала ему черный обрубок на месте, где раньше у нее был язык.
Принц направился к Халиму. Наверняка продавец древних свитков знает, что делали Хурган и его приспешники за время отсутствия Зигфинна. Но на месте лавки Халима он увидел лишь выжженную, покрытую копотью дыру. Зигфинну оставалось только надеяться, что его другу удалось спастись.
Затем он направился к Глисмоде. Окна комнаты, где она жила с Никетасом, тоже были заколочены. Зигфинн замолотил кулаком по прогнившим доскам.
Ничего не произошло, но его ухо уловило какое-то тихое шуршание внутри. Подняв ногу, Зигфинн сильным ударом выбил дверь.
Глисмода сидела в углу. Ее платье было невероятно грязным. Она никогда не позволяла себе такого до его отъезда. Крепко зажмурившись, женщина прижимала к своему дрожащему телу ребенка.
— Пожалуйста… мы… у нас ничего больше нет.
Сняв кожаный пояс с мечом, Зигфинн склонился к Глисмоде, которая всегда относилась к нему с дружелюбием.
— Глисмода, это я, — осторожно прошептал он.
Она заставила себя открыть глаза и, в сумрачном свете узнав Зигфинна, попыталась сдержать слезы. Женщина бросилась к нему в объятия, по-прежнему прижимая к себе ребенка.
— Рагнар… — прошептала она. — Я уже утратила всякую надежду…
Зигфинн вытащил из мешка кусок хлеба. Несмотря на время, проведенное в лесу нибелунгов, его еще можно было есть. Глисмода с трудом принялась жевать сухую корку.
— Меня долго не было? — спросил Зигфинн. — Поверь мне, этот вопрос не настолько странный, как кажется.
— Почти полгода, — пробормотала Глисмода. — Все началось вскоре после твоего отъезда.
— Что началось?
— Ордынцы… — Казалось, Глисмода не услышала его вопроса. — Они безжалостно начали уничтожать людей. Они убивали жителей Вормса, расхаживая по улицам, и в конце концов горожане решили, что безопаснее сидеть дома. Ночами Фафнир летает над городом, сжигая дома.
— Но почему? — Зигфинн встал и зажег огарок свечи.
Тут чудовищно воняло, ведь Глисмода и Никетас не решались выйти на улицу даже по нужде.
— Никто не знает, что случилось, но в тавернах ходят слухи. Некоторые говорят, что Хурган наслал ордынцев, чтобы наказать нас, потому что мы не выказывали ему должного почтения. Другие считают, что король умирает и хочет забрать с собой королевство на ту сторону жизни.
Зигфинн нежно погладил Глисмоду по грязным волосам.
— Как бы то ни было, мы с этим справимся. Я вернулся и смогу позаботиться о вас.
Взяв его за руку, Глисмода поцеловала ее.
— Ты уже не сможешь о нас позаботиться, добрый Рагнар.
Только сейчас Зигфинн заметил безжизненность ребенка и пятна разложения на его коже. Мальчик умер несколько дней назад.
Поцеловав Глисмоду в лоб, принц почувствовал, как по его щеке покатилась одинокая слеза.
— Отдай его мне.
Глисмода не сопротивлялась, когда он забрал малыша и вынес его тело на улицу. Зигфинн пошел на берег Рейна. Река несла свои тяжелые воды вдаль, слепая ко всем страданиям. Зигфинн нашел маленькую лодку и положил в нее тело. Воспользовавшись факелом, он поджег лодку и оттолкнул ее от берега. Рейн принял охваченное огнем тело. Зигфинн задумчиво посмотрел горящей лодке вслед.
Собственно, он хотел подождать — подождать Кальдера и Брунию, подождать знака богов. Разве у него нет всего времени мира? Когда все вокруг вновь станет таким, каким было раньше, страдания этого времени исчезнут. Когда колесо истории повернется, Никетас не умрет, а Халим по-прежнему будет сидеть за своими книгами.