К ней подошел носильщик:
– У вас есть багаж, мадам?
– Вот только эта сумка.
Однако она протянула ему ее, подумав, что тому, вероятно, покажется странным, что богатая пассажирка ничего больше с собой не имеет, кроме муфты, которую держит в руках. Он взял также перонный билет, и она последовала за ним через пеструю вокзальную толпу. Шел он довольно быстро, и ей было трудно за ним поспевать на высоких каблуках. Чтобы не потерять его из вида, она почти бежала. Если бы на нем не было голубой униформы и перевязи, украшенной медной овальной бляхой, то это могло бы вызвать какое-то беспокойство. В действительности же благодаря быстрому продвижению он прокладывал себе путь как среди приезжающих, так и среди отъезжающих, образовывавших встречные потоки. Огромный черный локомотив недавно прибывшего поезда еще продолжал выплевывать дым, громко пыхтел и заполнял высокий вокзальный свод черным туманом. Наконец они выбрались из сутолоки и прошли за ограду, за которой выстроились покрытые лаком вагоны из тикового дерева с блестящими медными деталями. Это и был Средиземноморский экспресс, нечто вроде дворца на колесах, который доставлял вас до Ниццы за пятнадцать часов, обеспечивая при этом наивысший комфорт. Несмотря на запах угля платформа напоминала огромный холл какого-то гранд-отеля, настолько он был напичкан дорогими мехами, драгоценностями, шляпками с перьями и английскими тканями. Повсюду слышалась речь на разных языках. Сезон Лазурного Берега был в разгаре, а добрая часть высшего европейского общества желала вкусить прелестей его климата и погреться на солнышке.
Поскольку Орхидея мало кого знала, она не опасалась какой-либо нежелательной встречи. Она шла не глядя ни на кого, охваченная лишь одним желанием поскорее укрыться в уютном купе, которое она взяла целиком для себя одной, чтобы хорошенько отдохнуть до завтрашнего утра.
Носильщик подвел ее к человеку в коричневой униформе со скромными галунами, стоявшему возле подножки одного из центральных вагонов, с карандашом и книжечкой в руках. Это был проводник, в обязанность которого входило следить за благосостоянием, здоровьем и самой жизнью вверенных ему пассажиров. Сейчас он стоял к ней спиной, полностью занятый дамой, завернутой по самые глаза в шиншилловое манто, настолько просторное, что оно казалось просто огромным. Из-под шляпки, завершавшей ее туалет, была видна только прядка белокурых, слегка растрепанных волос и кончик розового носа. Молодая и, по всей видимости, красивая, она топала от волнения ногами, схватившись обеими руками за рукав железнодорожника и бросая тревожные взгляды на прибывающих пассажиров.
– Побыстрее, побыстрее! Мой номер!.. Мне нужно сейчас же в мое купе!
Раздался слегка ироничный, но приятный и спокойный голос проводника.
– Успокойтесь, мадам! Поезд не уйдет без вас, дайте мне найти ваше места Я не смогу этого сделать, если вы будете так меня трясти! А, вот оно! Мадемуазель Лидия д'Оврэй: купе номер четыре. Разрешите вам помочь? – сказал он, нагнувшись, чтобы взять сумку и чемодан, который она поставила у ног, но она не позволила ему это сделать. Вдруг, судорожно схватив свой багаж, она бросилась к ступенькам вагона, где, из-за своего непомерного широкого манто, чуть было не упала. Ну конечно же, проводник постарался ей помочь, но вместо благодарности странная пассажирка бросила:
– Если кто-то будет интересоваться мной, то вы меня не видели! Меня здесь нет... Понятно?
– Ну конечно! Вас здесь нет! – сказал проводник не скрывая улыбки и поворачиваясь к Орхидее и ее носильщику. От неожиданности Орхидея не смогла удержаться от возгласа удивления. О! Перед ней стоял Пьер Бо, бывший переводчик при французской дипломатической миссии в Пекине. Так как она уже однажды ездила с ним, то ей было известно, что Бо служит на Средиземноморском экспрессе, но ведь состав-то был не единственный. Ей и в голову не могло прийти, что она может попасть прямо в его вагон. Отступать однако было уже поздно: носильщик подал ему проездные документы, а тот, любезно ее поприветствовал, заглянув в свою книжечку:
– Мадам повезло: у меня как раз осталось одно спальное место. Ваша фамилия, пожалуйста?
Орхидея приготовилась что-то сказать так, чтобы ее не узнали, но, увы, он уже признал ее, несмотря на вуалетку:
– Мадам Бланшар? А вы одна?
Нужно было что-то отвечать, надо было продолжать игру. Впрочем, еще ничего никому неизвестно о трагедии, разыгравшейся на авеню Веласкес, а газеты сообщат об этом не ранее, чем завтра. Если ей хотя бы немного повезет, то она, глядишь, сможет удачно сесть на корабль и отплыть в Китай.
– Я еду к нему в Марсель, – спокойно ответила она. – Позавчера вечером он уехал в Ниццу к матери... может быть, вы его видели? Он должен был ехать этим поездом.
– Нет. Средиземноморский экспресс отправляется каждый вечер и я не могу быть в каждом рейсе. Но я счастлив принять вас. Жаль, что не могу проводить до места встречи с Эдуардом. Я давно его не видел и мне было бы очень приятно повидаться с ним.
– Я ему обязательно скажу, что встретила вас.
– Спасибо большое. А пока позвольте заняться вашим устройством. У вас купе номер семь.
Следуя за ним, Орхидея попала в узкое купе, где все было из красного дерева и бархата и где, несмотря на тесноту, было все необходимое, чтобы обеспечить спокойное и приятное путешествие: зеркала, паровое отопление, поддерживающее нужную температуру, мягкая кушетка, газовое освещение, маленький туалет и другие современные удобства.
Пьер Бо поставил сумку Орхидеи на скамеечку, которую вскоре он сделает кроватью, и задержался на какое-то мгновенье, увидев бледное, изможденное от усталости и полное тревоги лицо Орхидеи, когда она сняла вуаль.
– Мадам, вам нехорошо? Вы мне кажетесь очень утомленной?
– Так оно и есть. Видите ли... после отъезда моего супруга я совсем не спала... Мы никогда до этого не расставались.
– А может, следовало ехать вместе с ним?
– Конечно, и вам это, наверное, кажется естественным, но... его семья до сих пор не признает нашего брака... И он не знал, как поступить со мной. Мы оба думали, что будет лучше, если я останусь дома, чем ждать его в каком-нибудь из отелей.
– Вы уж простите меня! Раз вы теперь едете к нему, вам нужно как следует выспаться, ночи будет достаточно. Желаете ли, чтобы вам что-нибудь подали? Может, немножко чаю?
Несмотря на драматическую ситуацию, в которой она находилась, Орхидея не смогла не улыбнуться в знак благодарности человеку, который выражал ей сочувствие и полное понимание.
– Если бы вы могли предложить чаю по-китайски, я бы сочла это самым благим деянием. К несчастью, в Европе чай больше готовят по-русски или по-английски. У себя дома я вынуждена была бороться несколько месяцев кряду, чтобы добиться чего-то приемлемого. Но за это я расплачиваюсь теперь ненавистью нашей кухарки ко мне...
– Ненавистью? Не слишком ли сильно?