Изабелла что-то пробормотала себе под нос.
Доминик улыбнулся, уверенный в том, что она выругалась.
— А теперь расскажите о своем детстве! — попросил он.
— Мое детство прошло в основном в школе-интернате, которую я ненавидела. И очень скучала по своей матери. Я вернулась домой и начала обзаводиться друзьями только после рождения сестры. Тот факт, что она не была «запасной» наследницей, облегчил мне жизнь. Потом Роза превратилась в очаровательную девчушку с копной черных кудрей.
— Значит, вы простили ей то, что она родилась?
— Конечно.
— И вы стали подругами.
Она запнулась.
— Постепенно. Разница в семь лет — это много в детские годы. С тех пор, как произошел несчастный случай с моими родителями, мы стали гораздо ближе, хотя нам приходится поддерживать связь друг с другом с помощью электронной почты. Роза работает в Новой Зеландии.
— Я слышал.
Изабелла поежилась.
— Наверное, уже очень поздно. Сколько времени?
— Половина пятого.
— Пожалуй, мне нужно попытаться уснуть. Утром я должна пойти на мессу.
— Только если захотите.
Изабелла улыбнулась и покачала головой.
— Это будет нехорошо с моей стороны, — сказала она и отодвинула свой стул.
Он остановил ее легким прикосновением руки.
— Я имел в виду то, что говорил вам раньше. Достаточно того, что вы здесь.
Она слегка смутилась, ее щеки подозрительно покраснели.
— Спасибо.
— Я серьезно говорю, так как только одним своим приездом сюда вы поднимаете престиж Монт-Авеллана.
Изабелла нервно рассмеялась.
— Значит, мне можно сидеть без дела?
Доминик поставил свой бокал.
— Пойдемте со мной. Я хочу вам что-то показать.
Он встал.
— А что именно?
— Восход солнца.
— Восход?
— Пойдемте. Особенно красивое зрелище открывается из парка.
— С удовольствием. Если вы уверены, что Сильвана не рассердится, когда утром я буду ни на что не годна.
— Не рассердится.
Изабелла поймала его улыбку и нагнулась за своими босоножками.
— Оставьте их. Они вам не понадобятся. Это по ту сторону лужайки.
Изабелла чувствовала себя счастливой. Лунный свет казался ей ярче. Ароматы, разлитые в воздухе, — сильнее. Трава — мягче и зеленее.
— Вы часто не спите всю ночь и наблюдаете восход солнца?
— Да, я часто не сплю до утра. Ночью прохладней, и мне нравится это. А при отсутствии кондиционера это становится еще заманчивей. — Он повернул голову к ней, и она увидела шрамы на его лице. — Но специально не спать, чтобы увидеть восход, — такого не бывает.
— Почему?
— Потому что им нельзя любоваться в одиночестве.
Все внутри нее перевернулось.
— Наверное, вы правы.
— Вы не испортите свое платье, если сядете на траву?
— Не думаю. Тут сухо.
Да мне это совершенно безразлично, подумала она и удобно расположилась на земле, вытянув ноги.
Доминик сел рядом.
— Конечно, было бы лучше взять с собой коврики. Мы с Иоландой брали с собой термос с капуччино, пончики и устраивали ранний завтрак.
Изабелла взглянула на деревья, которые посадила его покойная жена, не дожившая до того времени, когда они выросли.
— Наверное, вы скучаете по ней.
— Вспоминаю каждый день. — Его голос звучал приглушенно. — Скучаю по ним обоим. Смотрите. — Доминик показал в сторону моря. — Эта лодка была там всю ночь.
Она проследила за его пальцем и ближе к линии горизонта увидела белую рыбацкую лодку. Изабелла прижала поднятые колени к груди. Она чувствовала, как ветерок с моря шевелит ее волосы, и ощущала соль на губах.
Все вокруг будто замерло в трепетном ожидании. Сначала послышался одинокий крик чайки, постепенно к ней присоединились другие птицы. Изабелла затаила дыхание. Но утро все еще не наступало.
Они были вдвоем. Никто их не видел. Не было никакой причины быть здесь, кроме того, что они оба этого хотели.
— Какой была Иоланда? — спросила она тихо, почти неслышно. Она почувствовала, как он напрягся.
— Она была… — Доминик прикрыл лицо рукой. — Она была веселой. — Он глубоко вздохнул. — Умела превратить все в праздник.
Изабелла перевела взгляд на море. Перистые облака высоко в небе порозовели. Было очень красиво, но она почти не замечала эту красоту. Она мечтала о том, чтобы хоть кто-нибудь сказал ей однажды, что благодаря ей мир стал лучше.
— Мне не хватает ощущения того, что я являюсь частью ее жизни, не хватает наших общих мечтаний. — Он взглянул на нее. — И я все время думаю, как бы сложилась наша жизнь, если бы они обе не погибли. Нашей дочери исполнилось бы пять в октябре.
Подступивший к горлу ком мешал Изабелле дышать. Ей стало стыдно. Она нередко жалела себя, хотя у нее не было никаких причин чувствовать себя несчастной.
— Как звали вашу дочку?
— Фелиция. — Его голос дрогнул. — Фелиция Алиса.
Одинокая слезинка скатилась по ее щеке, оставив блестящий след. Как он выдерживает это? Как может жить день за днем, день за днем?..
Тут она почувствовала ладонь на своей руке. Его ладонь. Теплую. Успокаивающую. Изабелла подняла глаза. Они блестели.
— Спасибо за то, что вы задали этот вопрос и выслушали ответ.
Другая слезинка выкатилась и пробежала по следу, проложенному первой.
— Никто не позволяет мне говорить о них. — Доминик протянул руку и осторожно смахнул слезы с ее лица. — А если я не говорю о них, я боюсь забыть, какими замечательными они были. Какое счастье, что они были в моей жизни!
— Я очень сочувствую вам, — произнесла Изабелла прерывающимся голосом.
Доминик поднял ее руку с травы и положил к себе на колени. Изабелла вздрогнула, и он обнял ее.
Два одиноких человека наблюдали рассвет.
Их души так сблизились за эти минуты, что слова стали излишни.
Край неба сделался слегка оранжевым, постепенно расширяясь и становясь все ярче и ярче.
Изабелла взглянула на Доминика. Было бы так легко дотронуться до его лица, ощутить шероховатость его кожи под своими пальцами. Он был так близко, что она чувствовала его дыхание. Впервые за последние лет десять кто-то обнимал ее. Просто обнимал.
— Пожалуй, нам лучше вернуться, — сказал он.