* * *
Алеша проснулся внезапно, сразу. Он ощутил ее присутствие еще до того, как увидел, до того, как почувствовал ее пьянящий запах. И даже храп Пирогова, доносившийся с другого конца комнаты, не мог сбить его с толку.
– Ну же! – тихо прошептала она. – Поцелуй меня!
– Зачем? – услышал Алеша свой голос.
– Глупенький. Для чего, по-твоему, целуют женщин?
Она взяла руку Алеши и положила себе на грудь. Алеша ощутил под пальцами теплую, бархатистую кожу.
– На вас нет одежды? – проговорил он.
– Конечно, нет.
– Но зачем вы ее… сняли?
Нина тихо засмеялась в темноте.
– Тебе не нравится? Помнится, днем ты нарочно подглядывал в щелку, а теперь недоволен.
– Я…
– Помолчи. Просто лежи. Я все сделаю сама.
Она стала целовать Алешу в грудь своими мягкими губами. На Алешу накатила сладостная истома. Он задрожал.
– Вы не должны… – проговорил он. – У вас ведь муж…
– Но я хочу, – сказала она хриплым голосом. – А если я чего-то хочу – я это беру. И тебя возьму, потому что…
Тут Нина произнесла такие слова, от которых Алешу бросило в пот.
– Такие слова не для женщин, – сказал он.
– Может быть. Но я давно забыла о том, что я женщина. Дай мне вспомнить.
– Как можно о таком забыть?
– Чтобы убивать, женщина должна о многом забыть. Я тебе нравлюсь?
– Вы самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал.
– Врешь. Но приятно врешь. А теперь помолчи…
Через несколько минут Нина сжала бедрами чресла Алеши и тихонько застонала. Потом вся разом обмякла, скатилась с Алеши и, тяжело дыша, легла на спину. Полежав так немного, она взяла со столика папиросу и спички. Закурила и выпустила белое облако дыма.
– Я у тебя первая женщина, правда? – спросила она хрипловатым, негромким голосом.
– Правда, – ответил Алеша и покосился на Нину. – Вы не любите Слащева, так зачем же вы с ним живете?
Нина повернулась и внимательно посмотрела на Алешу.
– Кто тебе сказал, что не люблю? Очень люблю. Больше жизни люблю.
– Зачем же вы тогда… со мной?
Она глубоко затянулась папиросой, посмотрела на дым и тихо проговорила:
– Вопросы, вопросы… Почему вы, мужчины, не можете просто жить? Зачем задаете так много вопросов?
– Вероятно, потому что хотим знать наверняка, – неуверенно произнес Алеша.
Нина усмехнулась.
– Ничего нельзя знать наверняка. В жизни все страшно перепутано. Непонятно, где что. Ты думаешь, что ты делаешь добро, а получается наоборот. – Она стряхнула пепел с папиросы прямо на пол. – Вот Яша любит цитировать из «Фауста». Там, где дьявол вечно хочет делать зло, а получается добро, знаешь?
– Да.
– Я думаю, это очень верные слова, потому что они про жизнь.
– Но вы… – Алеша говорил с трудом, он никак не мог подобрать нужных слов. – Вы же со мной не просто так? Вы же испытывали ко мне какие-то чувства? Или вы это… от скуки?
Нина улыбнулась в пустоту.
– Дурачок. Когда-нибудь, лет через пять, тебе в голову перестанут лезть подобные глупости. Ты научишься брать от жизни то, что хочешь, и не задавать вопросов. Хотя… Вот Яша, с виду спокойный и сильный, а почти каждую ночь просыпается в поту. Если бы не спирт да кокаин, давно бы с ума сошел. Но себе в этом не признается. Даже любит рассуждать о том, что заповедь «не убий» придумали слабые люди, чтобы оправдать свою немощь и нерешительность.
– Как это?
– Просто. «Тяга к убийству исконно присуща человеку, она входит в состав его крови, – проговорила Нина, подделывая голос Слащева. – Звери убивают только тогда, когда они изнемогают от голода, а человек – когда он изнемогает от желания убить. Но только сильный человек способен признаться себе в этом и решиться на убийство. Слабый будет блеять о божьих заповедях и тому подобной ерунде, которую он сам себе и придумал».
Нина зевнула и сладко потянулась. Алеша смотрел на нее завороженно.
– Слащев и в самом деле в это верит? – тихо спросил он.
– Послушаешь, так верит. Уж очень убежденно говорит. Да и на расправу скор. А вот по ночам… когда слабеет духом…
– Но ведь получается глупость, – усомнился Алеша. – Если верить вашему мужу, выходит, что человек убивает ради самого акта убийства, а не ради достижения каких-то целей.
– Ц-ц-ц. Ну, чего ты размитинговался? – Нина протянула руку и погладила Алешу по голове. – Ну да, он так и считает: никаких высших целей и идей не существует, человек придумывает их в оправдание собственной жестокости. Он просто хочет убивать и ничего не может с собой поделать.
Алеша обдумал слова Нины и сказал:
– Если все так, как вы говорите, вашему мужу приходится жить в очень страшном мире.
– Не ему одному, – пожала плечами Нина. – Мы все в этом мире живем. Только не признаемся себе. Ох, мне было так хорошо, а ты все испортил своими разговорами. – Нина решительно затушила папиросу об хромоногий столик и поднялась с постели. – Мне пора.
Стройная фигура девушки четко обрисовалась на фоне синего окна. Алеша вновь почувствовал томление. Он схватил Нину за руку.
– Останьтесь! Я прошу!
Нина повернулась и попробовала разглядеть во тьме его лицо. Тихо проговорила:
– Если Яша узнает, что я здесь была, он может тебя убить.
– Пусть, – сказал Алеша. – Я не боюсь.
– Смелый мальчик… Ну хорошо. Пожалуй, я останусь еще на пять минут.
– На пять? Всего на пять?
Нина снова села на кровать. Погладила Алешу ладонью по щеке, затем провела теплой рукой по его животу, опустилась ниже и насмешливо сказала:
– С такой ретивостью тебе и двух минут будет много. – Она наклонилась и поцеловала Алешу в губы.
* * *
– Уф, – пыхтел, отдуваясь, Пирогов. – Слава богу, живы. Я уж думал, все, крышка.
Он хлестнул лошадку вожжами, и она прибавила ходу.
– В каком смысле «крышка»? – не понял Алеша.
– В прямом. Занюхался генерал-то.
– Как это – «занюхался»?
– Под кокаином, – приглушенным голосом объяснил Пирогов. – Глаза совсем оловянные. А пальцы все рукоятку «маузера» поглаживают. Бережно этак.
– А я и не заметил, – сказал Алеша.
– А я, признаться, только на эти пальцы и смотрел. Мог ведь и пальнуть, скотина. Спасибо Господу, уберег. – Пирогов поднял руку, чтобы перекреститься, но передумал.