– В ней указано, где находятся бриллианты… – Каштан сунул руку в карман и достал маленький холщовый мешочек. Протянул его дьякону.
– Держите. Мне это уже ни к чему. Я…
Каштан закашлялся, и ворот его бежевого пальто покрылся пятнами крови.
– Вам нельзя говорить, – тревожно проговорила Марго. – Берегите силы. Скоро здесь будут люди, и они вам помогут.
Каштан усмехнулся.
– Бедный прокурор. Он так и не успел понять, что бриллиантов там уже нет. Но я… торопился. Потому что увидел вас в окно, дьякон… Вы не дали мне насладиться местью… в полной мере…
Из коридора послышались шум шагов и громкие голоса людей.
– Наконец-то, – тихо пробормотал Каштан. Голова его бессильно упала на плечо, и к тому моменту, когда в номер ввалились вооруженные милиционеры, Каштан был уже мертв.
– Боже-боже… Ну и дела, – все приговаривал бледный от волнения Левкус, пока грузили на носилки мертвых бандитов и увозили раненого мальчика. – Что же это за месяц такой, а? Да что там месяц – вся жизнь! Нет, ребята, жена права: надо увольняться из органов к чертовой матери. Устроиться на нормальную работу, где нет ни трупов, ни убийц, ни маньяков. Я двадцать лет в прокуратуре и заслужил спокойную старость.
Взгляд Левкуса упал на руку дьякона, сжимающую холщовый мешочек.
– Что это у вас в руке, батюшка? – неприязненно спросил Левкус.
– Бриллианты, – ответил отец Андрей.
– У вас под ногами три трупа, а вы находите силы, чтобы острить. Вы безжалостный человек, дьякон.
Отец Андрей молча положил холщовый мешочек на стол. Затем устало опустился на кровать. Марго села рядом с ним.
– Эксперт сказал, что с мальчиком все будет в порядке, – тихо сказала она, тронув дьякона за рукав. – Как думаете, он прав?
– Уверен, что прав, – спокойно ответил отец Андрей. – Если Штерн говорит «в порядке», значит, так и есть.
Марго вздохнула, пробормотала «слава богу» и, не в силах больше бороться с усталостью, положила голову дьякону на плечо.
Следующей ночью выпал первый снег. Снежинки летели мимо черного квадрата окна, и Марго Ленской все это напоминало негативный оттиск газеты – белые буквы на черной газетной полосе.
Она сидела на диване, перед пылающей печкой, в теплых белых носках и красном свитере грубой вязки и держала двумя руками, как это делают дети, огромную чашку с горячим, крепким, сладким кофе.
Отблески огня прыгали в ее зеленых глазах, как маленькие чертики. Рядом расположился отец Андрей. Сегодня он был не в рясе, а в теплой коричневой водолазке. Его длинные темные волосы были зачесаны назад, открывая высокий, красивый лоб.
– Я здесь зимою часто бываю, – говорил им Василий Петрович Штерн, склонившись над печкой и ворочая жаркие угли железной кочергой. – Почти каждый выходной. Город за неделю надоедает. В пятницу вечером уже не усидеть. Вот и еду сюда. А что, здесь хорошо. Вокруг лес. Тихо. Затопишь печку и сидишь, греешься. Тепло.
От слов старика Марго стало еще уютнее. Она отхлебнула кофе и поежилась от удовольствия.
– А на охоту-то ходите? – поинтересовалась Марго. – Ведь это охотничий домик?
Судмедэксперт, одетый в меховую жилетку и теплые мохнатые тапочки, покачал лысеющей головой:
– Нет, не хожу. Зверушек жалко. Я все больше на рыбалку. Просверлишь лунку и лови себе. В иной день по два килограмма рыбы приношу. Уху на печке варю. Хорошо.
– Тройную? – со знанием дела осведомилась Марго.
– А как же. С водкой и головней – все как полагается. Приезжайте ко мне, когда лед встанет. Я вам такую уху приготовлю – пальчики оближете.
Штерн закрыл заслонку печи, поставил кочергу и сел в кресло-качалку.
– Что ж, теперь можно и послушать, – сказал он, с улыбкой глядя на Марго.
Журналистка взяла со столика несколько бумажных листов.
– Уцелело только окончание, – грустно сказала она. – Остальное пропало. По всей видимости, речь в романе шла о шахматисте Михаиле Чигорине и какой-то женщине по имени Анна, с которой его что-то связывало. Можно начинать?
– Начинайте, – кивнул отец Андрей.
Марго забралась на диван с ногами, положила листы себе на колени и стала читать негромким, выразительным голосом, слушать который, глядя на пляшущие в печке языки пламени, было чертовски приятно.
«Прошло несколько дней после спасения Анны из рук табачного короля. За все эти дни Михаил Иванович Чигорин не выиграл ни одной партии. Он проигрывал спокойно и методично, словно следовал какому-то безумному плану, делал неожиданные, выбивающиеся из всех систем ходы, которые не только не спасали, но, напротив, усугубляли его бедственное положение. При этом лицо Чигорина оставалось спокойным и даже немного равнодушным, будто игра давно перестала его интересовать и он доигрывал турнир автоматически.
На все вопросы друзей-соперников Михаил Иванович отвечал односложно:
– Не везет.
И делал такое лицо, что коллегам больше не хотелось ни о чем его расспрашивать.
Анна Петровна жила у Чигорина. Она почти никуда не выходила. По вечерам они закрывали дверь на замок и, если кто-либо из знакомых заходил на огонек, не отвечали ни на стук, ни на оклики.
За эти дни Михаил Иванович здорово переменился. Он сильно похудел. В глазах его уже не было того огонька, что раньше. Иногда, сидя вечером за составлением шахматного этюда, он поглядывал в освещенный угол, где на диване с шитьем в руках сидела Анна. Они почти не разговаривали друг с другом. Для их странных отношений нельзя было подобрать слова.
И только по ночам, в постели, они снова превращались в неистовых любовников, словно старались отдать друг другу всю накопившуюся за день страсть.
И каждый вечер, когда Михаил Иванович переводил взгляд от своих записей на Анну, в памяти его всплывал разговор с табачным королем.
Впрочем, вспоминать было почти не о чем. Все произошло буднично и спокойно, без криков и шекспировских ломаний шпаг. Едва шахматист и табачный король уединились в соседней комнате, как Бостанжогло заговорил – деловитым тоном, исключающим всякую двусмысленность:
– Господин Чигорин, я отдам вам Анну и не стану вас преследовать. Но при одном условии.
– Что за условие? – мрачно спросил Михаил Иванович.
– Вы проиграете этот матч, – так же прямо и просто ответил Бостанжогло.
Михаил Иванович изумленно посмотрел на круглое, заостряющееся к носу лицо Бостанжогло.
– Но… я пока не веду в счете, – неуверенно проговорил он.
– Я знаю ваш талант, – сказал Бостанжогло. – И знаю, что вы можете выиграть. Но вы не выиграете. Вы сделаете все, чтобы не выиграть.