Но Глория выдержала. Пруденс Джексон вынесла дочь Санджею, который сидел, закрыв лицо руками. Долгие часы ожидания и страшные крики жены лишили его способности рассуждать здраво. «Ребенок умер, Глория — тоже, я теперь один, совсем один!» — думал Санджей. Когда Пруденс вручила ему запеленатый сверток, он решил было, что держит на руках свое мертвое дитя. «Это девочка! — объявила Пруденс. — Здоровая девочка!» Но даже тогда Санджей не мог сопоставить эти слова с крошечным свертком. «Санджей, у тебя родилась дочь!» — сказала Пруденс. Убрав верхнюю пеленку, Санджей увидел нежное личико малышки, ее крошечный ротик, ежик темных волос и огромные глаза. Тут он понял, что за чувство пронзило его сердце первый и единственный раз в жизни — огромная всепоглощающая любовь.
Санджей едва ее не потерял! По горькой иронии Маусами закрутила роман с Тео Джексоном, молодой копией Демо. Маусами и Глория старательно это скрывали, только очевидное не скроешь. Санджей уже приготовился услышать, что дочь берет в мужья Тео, и, когда Глория сообщила новость, испытал невероятное облегчение. Его зятем станет Гейлин Страусс! Вообще-то он предпочел бы кого-нибудь порешительнее, вроде Холлиса Уилсона или Бена Чоу. Зато Гейлин был не Тео Джексоном, с Джексонами в родстве не состоял вообще, а Маусами любил без памяти — не заметить это мог только слепой. Санджей примирился даже с тем, что любовь Гейлина была основана на слабости и безнадежном отчаянии.
Все эти мысли будоражили сознание Санджея, когда он стоял в больничной палате у койки девочки, той самой Девочки ниоткуда. Казалось, в невероятной, таинственной Приблудшей переплелись все нити жизни Санджея: и Маусами, и Бэбкок, и Глория, и винтовки…
Девочка спала. Вроде бы спала… Сару в приемной сторожил Джимми, а Бен с Гейлином караулили у двери. Неизвестно почему, но Санджей захотел осмотреть девочку без свидетелей. Рану она получила тяжелейшую. По рассказу Сары Санджей решил, что Приблудшая не выживет, но вот она лежит перед ним: глаза закрыты, на лице ни следа боли или страданий, грудь мерно поднимается и опускается. «Да она крепче, чем кажется!» — подумал Санджей. Стрела Охранника прошила ей плечо насквозь — от такой раны умер бы и взрослый, не то что девочка ее возраста! Кстати, сколько ей лет: шестнадцать или только тринадцать? Сара ее вымыла и переодела в чистую хлопковую сорочку-распашонку. От частой стирки ткань посерела и истончилась до полупрозрачности. Правый рукав Сара натянула на руку девочки, а левый висел пустой. Создавалось жуткое впечатление, что рука в нем тоже есть, но невидимая. Из-под распашонки выпирала толстая повязка: плотный слой шерсти охватывал грудь девочки и через плечо тянулся к ключице. Женственной ее фигурку никто бы не назвал: грудь и бедра по-мальчишески узкие, а неприкрытые ветхой сорочкой ноги — тонкие, как у жеребенка, с острыми коленками. Поразительно: на коленках нет ни царапин, ни шрамов. Неужели она ни разу не падала с качелей и не дралась с приятелями?
Санджей внимательно оглядел Приблудшую снизу вверх — лодыжки, колени, руки, лицо, — потом еще раз сверху вниз. Какой странный оттенок кожи: ни белой, ни бледной Санджей бы ее не назвал. Кожа девочки источала приглушенное сияние, она казалась светлой не из-за отсутствия пигмента, а по другой причине. Руки и лицо чуть заметно загорели, а на носу и щеках высыпали веснушки. В недрах памяти Санджея всколыхнулась отеческая нежность: когда-то давно у Маусами были точно такие же.
Одежду и рюкзак Приблудшей сожгли, но сперва члены Семейного совета, надев защитные перчатки, перебрали его залитое кровью содержимое. Санджей не представлял, что именно ищет, тем не менее, находки его удивили. Сам рюкзак был из зеленого брезента, возможно, военный, хотя точно не определишь. Отдельные предметы казались вполне уместными для юной Приблудшей — перочинный нож, открывалка для консервов, моток прочной веревки, но большинство — престранными, совершенно непонятного назначения. К примеру, удивительно гладкий, без единого острого угла камень, побелевшая от солнца и времени кость, цепочка с пустым медальоном и книга с необъяснимым названием «Чарльз Диккенс. Рождественская песнь». Стрела прошила книгу насквозь, страницы пропитались кровью девочки и набухли. Старик Чоу вспомнил, что Рождеством в Старое время именовали какой-то праздник вроде Первой ночи.
Дать объяснения могла лишь сама девочка, эта Девочка ниоткуда, окруженная коконом тишины. Что значило ее появление, понимал каждый: за пределами Колонии остались живые, которые отпустили в рискованное путешествие беззащитную девочку, и она сумела сюда добраться. При иных обстоятельствах колонисты бы радовались, ликовали, праздновали, а сейчас все хранили напряженное молчание. Никто не сказал что-нибудь вроде: «Выходит, мы не одни! Значит, где-то есть люди!»
«Это из-за Учительницы, — догадался Санджей. — И из-за ее гибели, и из-за правды, которую она рассказывала в день выпуска». Вспоминая тот день, многие смеялись и превращали свои страдания в шутку. «Я все глаза выплакал, такую бучу поднял!» — восклицали они, словно говорили не о самих себе, маленьких, испуганных, невинных, а о посторонних, над кем и посмеяться не грех. Хотя страшная правда впрямь меняла отношение к собственному детству: едва человек понимал, что миром правит смерть, наивный ребенок, которым он некогда был, вызывал лишь отторжение. Боль на личике Маусами в день ее выпуска потрясла Санджея до глубины души. Кое-кому вообще не удается с ней справиться — такие нередко становятся самоубийцами, — но у большинства хватает сил взять себя в руки и жить дальше: к их числу принадлежали и Санджей, и Глория, и Маусами.
И тут эта девочка… Все обстоятельства ее появления противоречили давно установленным фактам. Беззащитный ребенок материализовался из ночного мрака… Невероятно! Невозможно, словно снегопад посреди лета. Санджей читал это в глазах Старика Чоу и Уолтера Фишера, Су Рамирес и Джимми Молино — всех вокруг. Такая нелепость! Порой надежда причиняет боль — именно так получилось с Девочкой ниоткуда.
Санджей откашлялся — сколько он так стоит, глядя на нее? — и потребовал:
— Проснись!
Ответа не последовало, но Санджею показалось, что в скрытых за полуопущенными веками глазах мелькнуло понимание.
— Если слышишь меня, проснись, проснись немедленно! — громче проговорил он.
За спиной послышался шорох — в палату вошла Сара, следом за ней — Джимми.
— Пожалуйста, Санджей, дайте ей отдохнуть.
— Эта девушка — пленница, и мне нужна информация.
— Она не пленная, а моя пациентка!
— Пациентка… — снова взглянув на девочку, пробормотал Санджей. — На умирающую она не похожа!
— Не знаю, умирает она или нет, но то, что девочка до сих пор жива, — настоящее чудо, ведь она потеряла столько крови! Теперь, пожалуйста, уходите! Как мне поддерживать чистоту, если вы все здесь толпитесь?!
Сара устала, взмокшие от пота волосы растрепались, глаза затуманились. Ночь была тяжелым испытанием для всех, а наступивший день обещал стать еще тяжелее. Тем не менее голос девушки звучал жестко и требовательно: здесь, в Больнице, распоряжалась она.