— Быстрее! — скомандовал Ричардс и махнул пистолетом. Едва они поднялись по трапу, вертолет взлетел. Уолгаст крепко прижимал к себе Эми. Реальность напоминала сон, ужасный, отвратительный сон: Брэд бессильно наблюдал, как у него отнимают самое дорогое. Этот сон ему снился и раньше, этот кошмар, в котором Уолгаст хотел, но никак не мог умереть.
Вертолет резко развернулся; в иллюминаторах мелькнуло поле, а у его кромки — несущийся вперед кортеж из девяти патрульных машин. Сидевший в кабине Ричардс ткнул в лобовое стекло и что-то сказал пилоту. Вертолет развернулся в другую сторону и неподвижно завис над полем. Патрульные машины отделяло от «тахо» лишь несколько сот ярдов. Ричардс знаком велел Уолгасту надеть наушники и приказал:
— Смотри!
Ответить Брэд не успел. Мелькнула ослепительная вспышка, и вертолет сотряс мощный удар. Уолгаст схватил Эми за плечи и прижал к себе, а когда снова выглянул в иллюминатор, от «тахо» осталась лишь дымящаяся яма, в которой бы легко уместился целый особняк. Наушники вибрировали от хохота Ричардса. Вертолет снова развернулся, набрал скорость так стремительно, что пассажиров прижало к сиденьям, и полетел прочь.
12
Он покойник. С этой аксиомой Уолгаст смирился, как с непреложным законом природы. Когда наступит развязка, Ричардс отведет его в уединенную комнату, смерит взглядом, таким же, каким напоследок одарил Прайса и Керка — бесстрастным взглядом снайпера, целящегося кием в шар или бумажным комком в мусорную корзину, — и все, конец. Впрочем, возможно, его выведут на улицу — Уолгаст очень на это надеялся! — и прежде чем Ричардс прострелит ему голову, он увидит деревья и подставит лицо солнечным лучам. Пожалуй, стоит даже попросить: «Я хотел бы умереть, глядя на деревья. Вы не возражаете? Сложностей-то в сущности никаких!»
Уолгаст находился на территории объекта уже двадцать семь дней. По его подсчетам, началась третья неделя апреля. Что стало с Эми и Дойлом, Брэд понятия не имел: их разделили сразу после приземления. Ричардс и группа вооруженных солдат куда-то уволокли Эми, а их с Дойлом снабдили усиленной охраной, а потом тоже разлучили. «Разбор полетов» не произвели, чему Брэд сперва немало удивился, но со временем понял причину: они с Дойлом выполняли неофициальное задание! Его история никого не интересовала, потому что с формальной точки зрения была лишь байкой. Уолгаст не понимал одного: почему Ричардс сразу его не пристрелил.
Брэда заперли в комнате тоскливее номера самого дешевого мотеля: ни коврика, ни шторки на окне, мебель громоздкая, безликая, привинченная к полу. Там, где когда-то стоял телевизор, из стены торчали провода. В крошечной уборной пол был холоднее льда. В коридор вела массивная дверь, и, когда она открывалась, снаружи раздавался громкий писк. Еду приносили молчаливые, неповоротливые мужчины в коричневых комбинезонах без опознавательных знаков. Они ставили подносы на столик, за которым Уолгаст проводил в ожидании целые дни. Дойл наверняка занимался тем же самым, если, конечно, Ричардс его уже не пристрелил.
Сосновый бор, видневшийся из окна, не особенно впечатлял, но порой Уолгаст любовался им часами. Весна уверенно вступала в свои права и напоминала об этом то капелью с крыш, то журчанием ручьев в канавах. В лесу таял снег, и отовсюду доносился перезвон вешних вод. Если встать на цыпочки, за деревьями просматривались забор и движущиеся вдоль него фигурки. Однажды, на четвертой неделе заточения Брэда, разразилась гроза невероятной силы. В горах целую ночь рокотал гром, а наутро, выглянув в окно, Уолгаст увидел: последние следы зимы исчезли, смытые дождем.
Через день приносили чистую докторскую форму и тапочки. Брэд пытался разговорить молчунов в комбинезонах, даже имена их спрашивал, но в ответ не услышал ни слова. Мужчины двигались неловко, их шаги казались тяжелыми и неуверенными, а лица — застывшими и апатичными, как у живых мертвецов из старых фильмов. Восставшие из могил окружали заброшенные фермы, стонали, путались в ногах и полуистлевших костюмах, в которых их похоронили, — мальчишкой Брэд обожал такие фильмы, не понимая, насколько они реальны. Живые мертвецы… Разве это не удачная метафора, обозначающая людей среднего возраста?
Порой целая жизнь превращается в беспросветную последовательность ошибок, каждая из которых подталкивает к последней черте. А ведь большинство этих ошибок не твои, а заимствованные: проникаешься чужой утопией и делаешь ее своим жизненным кредо. Эту истину Брэд вывел, когда катался на карусели с Эми, хотя зерно ее зрело в сознании почти год. Сейчас неожиданно появилось время, чтобы хорошенько поразмыслить. Заглянешь в глаза такому, как Энтони Картер, и видишь, куда приводят чужие мечты. В тот вечер на ярмарке в голову Брэда пришла первая за несколько лет нормальная мысль. Первая после случившегося с Лайлой и с Евой. Ева умерла, не дожив до годика лишь три недели, и с тех пор Уолгаст бродил по свету, как оживший мертвец или как человек, вместо ребенка несущий на руках призрака. Вот почему Брэд так легко ладил с Картером и остальными: он ничем от них не отличался.
«Где сейчас Эми? Что с ней? — снова и снова думал Брэд. — Только бы не страдала от одиночества и не боялась!» — надеялся он. И не просто надеялся, а исступленно цеплялся за эту мысль и отчаянно желал, чтобы так и получилось. Брэд гадал, увидятся ли они снова, порой вскакивал со стула и бросался к окну, точно ожидая разглядеть девочку в тени деревьев.
Часы текли сплошным потоком, перемежаясь лишь сменой дня и ночи да появлением мужчин с едой, к которой Уолгаст почти не притрагивался. Спал Брэд без сновидений. Когда просыпался, голова гудела, а руки и ноги казались тяжелыми, как гири. «Сколько мне осталось?» — все чаще думал он.
Утром тридцать четвертого дня к нему пришел посетитель. Сайкс. Господи, как он изменился! Если два года назад полковник выглядел безукоризненно, то сегодня, одетый точно так же, напоминал больного бездомного пса: форма мятая, вся в пятнах, на щеках и подбородке щетина, глаза налиты кровью, как у боксера-любителя после нескольких раундов против чемпиона мира. Сайкс тяжело опустился на стул напротив Уолгаста, сложил руки на коленях и откашлялся.
— Хочу попросить об услуге.
Уолгаст не помнил, когда в последний раз разговаривал. Он попытался ответить, но дыхательное горло отвыкло от активной работы и не слушалось, поэтому голос прозвучал, как хриплое карканье.
— Хватит с меня услуг!
Сайкс набрал в грудь побольше воздуха. Пахло от него отнюдь не свежестью — застарелым потом и нестиранной синтетикой. Взгляд полковника метался по убогой комнатушке.
— Вероятно, такое отношение кажется… неблагодарным. Да, согласен.
— Засуньте это согласие себе в задницу! — процедил Брэд и мысленно похлопал себя по плечу: молодчага!
— Агент Уолгаст, я пришел из-за девочки.
— Ее зовут Эми, — с нажимом проговорил Брэд.
— Мне известно и ее имя, и еще много чего.
— Эми шесть лет. Она любит карусели и оладьи с сиропом. У нее есть игрушечный кролик по кличке Питер. Это вам известно или солдафонам все человеческое чуждо?