— Я уже стала волноваться. Поезд пришел час тому назад, а тебя все нет да нет.
— Мишку Панькова встретил — зовет с ним в Югославию съездить. Говорит, что так можно хорошо заработать.
— Хватит уже — наездился. Слава Богу, что живой и здоровый вернулся.
— Ладно, мам, потом решим. Я человек взрослый, разберусь. Я тут на турнике чуть поупражнялся, вспотел, да и с дороги умыться надо. Вода есть?
— Только холодная. Горячая лишь изредка бывает.
— Нормально. Холодная в самый раз.
Он сбросил свитер, рубашку, прошел в ванную и, включив воду над слегка пожелтевшей ванной, облился до пояса.
— Я тут тебе чистое полотенце и рубашку несу, — сказала мама, входя в ванную, такую крошечную, что они вдвоем в ней еле поместились. Неожиданно она испуганно вскрикнула: — Ой, что это у тебя? — Она показала на предплечье, на котором были вытатуированы синей краской изображение волка и цифры — 1987.
— Не поверишь — не знаю. Многое из памяти ушло. Иногда снится что-то такое, словно вспоминаю прошлое, но в памяти не задерживается, сразу забываю. Врачи говорят, что, возможно, под гипнозом и вспомню. О татуировке узнал только в госпитале.
— Надо тебе попасть к Кашпировскому — он такие чудеса творит… А вечером по телевизору Алан Чумак проводит целительные сеансы, воду заряжает. Может, она тебе поможет.
— Слышал об этом Чумаке. Не верится мне в заряженную воду, думаю, шарлатанство это.
— Господи, спаси и сохрани! — сказала мама, перекрестив его и с ужасом глядя на татуировку.
— Антон, ну ты словно маленький — ничего невероятного не произойдет за неделю, пока ты еще будешь валяться в больнице. Если бы послушал умных людей, то и больницы не потребовалось бы. А теперь лежи — отдыхай, выздоравливай! — Мишка нервно заерзал на стуле, а в мыслях был явно далеко от этой крошечной палаты на два человека. Двойное бремя забот, проблем не давало ему возможности расслабиться и хоть на некоторое время забыть о работе.
— Масловозы приму — солью на металлобазе и все остальное сделаю по плану. Лежи, отдыхай!
Антон уже неделю находился в больнице с двусторонним воспалением легких, что действовало на него, человека очень деятельного, крайне угнетающе. Фирма, которую они организовали три года назад, успешно развивалась, и была надежда, что из микроскопической со временем перейдет в разряд средних. Они занимались оптовой торговлей, но недавно организовали небольшой нарезочно-фасовочный цех для обслуживания супермаркетов и дополнительно создавали сеть торговых киосков. Всю полученную прибыль сразу вкладывали в развитие бизнеса, оставляя на жизнь необходимый минимум. Антон отвечал за сбыт продукции, Миша — за снабжение и производство.
— Спасибо, Миша, что пришел, а теперь вали на работу — хватит того, что я здесь прохлаждаюсь, — сказал Антон и хлопнул друга по плечу.
— Что тебе завтра принести?
— А что ты можешь принести, кроме фруктов, сока и колбасы?
— Ну, предположим, попросил бы супругу бульончик тебе сварить куриный…
— Это Лельку ты упросил бы мне курицу отварить? Ха-ха-ха. Три ха! Представляю, что она бы тебе сказала. Знаю, как она меня любит!
— Ты не прав. Просто она считает, что ты меня, человека семейного, толкаешь на авантюры, любовные приключения. Ревнует. Но кос в чем она права — тебе пора жениться!
— Спасибо — ты настоящий друг! Наконец дождался от тебя стоящего совета!
— Антоша, разве я не прав? Сейчас тебе два раза в день супруга тащила бы передачи с домашней снедью…
— А не друг и компаньон Миша — фрукты, соки и колбасу!
— Видишь, ты на пути к выздоровлению — понимаешь, что я даю дельный совет!
— Ладно. О'кей. Проваливай. Скоро должна прийти Верунчик.
— Тогда я за тебя спокоен, хотя не уверен в ее кулинарных способностях.
— Не хлебом единым сыт человек.
— Это твое дело. — Миша в очередной раз окинул взглядом крошечную палату. — Как твой сосед? Смотрю, он все время где-то путешествует, не надоедает тебе своим присутствием.
— Его уже не будет — он выписался. Я договорился, оплатил вторую койку, чтобы никого не подселяли. У меня тяга к одиночеству — ничье общество не переношу!
— А отделение переполнено. Уже и в коридоре коек понаставили.
— Очередь в бесплатные палаты. А здесь надо платить. Не всем это подходит.
— О времена, о нравы, — философски произнес Миша, снял с вешалки куртку и собрался выходить.
— Подожди, я с тобой. Пойду уколюсь до прихода Верунчика.
Они вышли из палаты, и Антон закрыл за собой дверь на ключ. Вдоль стены стояло пять коек, на которых лежали больные. Напротив двери в его палату на койке сидел старик-инвалид, рядом стояли костыли. Антон почувствовал себя неловко и постарался побыстрее пройти.
Этот старик поступил утром, у него практически не работали обе ноги, и на костылях он передвигался с трудом. У него был удивительный взгляд, который словно рентгеном пронизывал. В нем не чувствовалось враждебности, но и дружелюбия не было, казалось, он говорил: «Посмотрим, какой ты есть на самом деле». А может, это Антону только почудилось?
Они прошли по длинному коридору, и возле двери с табличкой «Манипуляционная» Антон остался, заняв очередь, а Миша направился к выходу. Больные развлекались разговорами о болезнях и лекарствах, сойдясь во мнении, что в манипуляционной на капельницах сегодня сестричка была «не очень» — не одному подпортила вены иглой. Тут подошел крупный толстый мужчина с одышкой, и все переключились на новую тему — у него кто-то из «залетных» украл мобильный телефон. Мужчина энергично живописал, что сделает, если поймает вора, а нестройный хор больных всячески поддерживал его и давал ценные рекомендации. Антону было скучно слушать это.
«Все эти слова не имеют под собой ничего реального — лишь пустой звук! Толстяк не найдет вора, а если даже найдет, то побоится сам что-либо предпринять, в лучшем случае обратится в милицию. Больные с подпорченными венами так же будут стоять в очереди в манипуляционную, дожидаясь, когда начинающая медсестра станет на них тренироваться, неумело тыча иглой. Лекарства будут покупать по-прежнему дорогие и много, по рецепту лечащего врача, давая тому возможность получить свой процент от аптеки. А в очередях на процедуры новые больные будут обсуждать болячки, лекарства и кражи».
Антон, зайдя в процедурную, обменял шоколадку на уколы и поспешил обратно в палату. Закрывая за собой дверь, он на мгновение встретился взглядом с инвалидом, и это не улучшило ему настроение. Лег на койку и попробовал почитать детектив, но не читалось.
Палата была крошечная, в нее помещалось лишь две кровати с продавленными сетками, две тумбочки и умывальник в углу. Закрытое пространство давило, смутно напоминая о чем-то нехорошем в его скрытой, забытой прошлой жизни. Внутри него стало нарастать раздражение, ни на что конкретно не направленное, но требующее выхода. В такие минуты он был зол на весь окружающий мир. Хотелось дать волю отрицательной энергии, которая клокотала в нем.