Потом дребезжащий глас: «Покориться! Покориться!! Покориться!!!»
Мир голода и страданий принял ее в свое лоно. Мир кошмарных чудовищ и убийц открыл ей двери.
За что, господи?!
И опять она проснулась, и снова крик сорвался с растрескавшихся губ.
Беда! Беда!!!
Чуткие ноздри раздувались, словно кузнечные мехи.
Беда! Отовсюду – беда!
А они с сударыней-барыней застряли посреди ровной, как столешница, пустоши. Небо над ними – чистое-чистое, и цвет у него оранжевый, переспелый. Несутся стремглав шипастые перекати-поле, бурлят на горизонте черно-красные тучи. Беда на севере, на юге! На западе и востоке!
Окружены! Угодили в центр воронки, и воронка эта не стоит на месте. Через час-другой они столкнутся со стеной кипящей пыли и мелкого щебня. Ближайшее убежище – то самое подземелье со светящейся стеной. Если вернуться назад… Нет, не успеют! Ведь за их плечами – безостановочный переход длиной в день. Никак не успеют, пусть даже побегут вприпрыжку.
К тому же сударыня-барыня вконец выбилась из сил.
– Я так больше не могу, – она села на землю. – Я пить хочу! Да и поесть бы… А?
Хлыстов снял с пояса флягу и вложил ее в трясущиеся пальцы пленницы. Ева кое-как отвинтила крышку и с жадностью присосалась к горлышку. Напившись, она попыталась было напомнить об ужине, но поперхнулась собственными словами: столь мрачен и лют был лик Хлыстова.
– Что?.. – Ева поджала ноги. – Что опять не так?
Он жестом приказал баронессе подняться. Ева застонала, но всё же повиновалась.
– Я не могу идти дальше! Мне надо отдохнуть! Ну хоть немного! Я ведь женщина… Ты сам, в конце концов, виноват в том, что я не могу идти! Сколько ты держал меня в яме?! Ты!.. Ты сделал меня калекой!! Ни за что!!!
Слова отскакивали, как от стенки горох.
Ева зарыдала. Снова села, обхватила руками колени, опустила голову.
– Оставь меня, – пробурчала, повесив нос. – Оставь, ну!!
– Буря, – расщедрился тогда Хлыстов. Он ткнул пальцем в сторону бурлящих туч. – Мы – мертвяки, коли не поспешим.
Баронесса подняла голову. Вытерла нос тыльной стороной ладони.
– Ладно… Ладно! Gott verdammt noch mal!!!
Он повел ее в обратную сторону. Только не по следам, а забирая влево сильнее и сильнее.
Ветер стал показывать характер. Завыло, застонало. Заструилась у ног пылевая поземка, зашуршали, обгоняя их, перекати-поле. Благо, что дуло в спины. Ветер будто спешил смахнуть с пути двух упорных человечков, мечущихся по пустоши то туда, то обратно.
Солнце померкло. Грязно-рыжая мгла заволокла пустошь. С небес хлынул град из мелких камешков. Эта шрапнель больно стегала по щекам и словно нарочно заваливалась за шиворот.
…В другое время Хлыстов ни за какие коврижки не связался бы с подобной чертовщиной. Но нынче выбирать не приходилось. Нынче весь выбор – или пан, или пропал.
– Что это? – опешила баронесса. – Ты куда нас привел?..
Хлыстов толкнул барыню-сударыню между лопаток, вынуждая ее переставлять ноги еще быстрее. Он не был настроен читать лекции.
То, что с расстояния казалось вытянутым пригорком, на деле оказалось кораблем. Сигарообразной формы, огромный, словно современный броненосец. С четырьмя мачтами одинаковой высоты, со срезами многочисленных палуб, с надстройками, прикрытыми выгнутыми щитами.
Опустившаяся мгла была не в силах скрыть чужеродность этого давно мертвого исполина. Вроде – обыкновенные мачты, и палубы на первый взгляд самые обыкновенные. Металл бортов – тот тоже, кажется… Ан нет! Несет от этого корабля чем-то таким, от чего немеет под ложечкой, подгибаются колени и проклевывается в душе острый росток панического страха.
Сквозь пыль пробился отчаянный луч закатного солнца. Ева снова раскрыла рот в немом удивлении: она увидела, что борта корабля серебрятся бесчисленными чешуйками. И снова ее мучитель не позволил сбавить шаг. Снова врезал кулачищем по спине, подгоняя к чернеющей в округлом днище дыре.
Он всегда старался держаться подальше от кораблей чужаков, кои встречались ему в пустоши куда чаще, чем корабли людей. Чужая еда была опасна, утварь и одежда – непригодны, машины и оружие – непонятны. Хлыстов ничего не боялся. Даже когда дисковая пила (вж-ж-ж-ж! вж-ж-ж-ж!) гуляла по его ребрам, он чувствовал лишь боль и мучительную жажду отмщения. Но не страх. Однако разумная опаска всё-таки была. Кто знает, что может скрывать тьма внутри построенных нечеловеческими руками отсеков и коридоров? Зачем добровольно совать голову в пасть льва?
Но вот пришлось. И края дыры, через которую им предстояло забраться в трюм, – зазубрены. И правда – пасть…
Ева, которая ни разу не видела корабли нелюдей, интуитивно чувствовала исходящую от исполина с чешуйчатыми бортами угрозу.
– Может, мы… здесь переждем? На-а-а… улице? – без особой надежды спросила она Хлыстова.
– Нет! – бросил тот. Он уже обнюхивал края дыры. Как обычно, обоняние подводило, когда дело касалось этого корабля. Бывал… да, бывал он здесь. Проходил много раз мимо. И знал, что внутри громадины стоит густой дух ладана, который заглушает остальные запахи. Он даже знал, что именно столь сильно благоухает…
– Ох! О-о-о! Боже-боже-боже мой! Что это?!!
Хлыстов отвернулся от дыры, положил руку на горло, с горечью понимая, что разговора не избежать. Сударыню-барыню била дрожь. Она, выпучив глаза, смотрела на обезглавленное тело, залитое чем-то похожим на прозрачный древесный клей. «Клей» давно затвердел, и тело было запечатано внутри вместительной «капли», что комар в янтаре. Словно желая поприветствовать баронессу, из застывшего «клея» тянулась рука, оканчивающаяся трехпалой кистью непропорционально большого размера.
– Здесь много таких, – выдавил из себя Хлыстов. – Они давно мертвы и не причинят нам зла. Когда мы будем внутри…
– Боже! Ему что – отрубили голову?! Давай не пойдем внутрь! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Я тебя умоляю!..
– …не отходи ни на шаг. Держи хвост трубой…
– …и не спи?
– Ну, можешь не спать.
Они проникли в брюхо чужого корабля. Свист ветра, разгулявшегося в пустоши, обрезало, словно гильотиной. Сквозь чешуйчатые борта просачивался низкий рокот, похожий на шум прибоя, и ничего более. Хлыстов убрал «мосинку» за спину; в одной руке у него теперь теплилась масляная лампада, а в другой темнела вороненая сталь револьвера.
Ева задохнулась. Рот наполнялся густой слюной, и тошнота стала напирать на диафрагму, стоило баронессе сделать глубокий вдох. В чреве корабля было душно и пахло чем-то сладким: какими-то приторными благовониями напополам с канифолью. Чтоб не упасть во время очередного приступа дурноты, Еве пришлось положить ладонь на плечо человеку, которого она ненавидела сильнее всего на свете.