— С голодухи и лягушки полетят. Молодое пополнение у нас. А это — Коля. Фашист.
Коля протянул Юрьеву руку.
— Фашист, — представился он.
На руке у здоровилы были обрезанные велосипедные перчатки, как и у командира. Этакий шик… Юрьев уже начал опасаться за то, куда он попал.
— Сержант Юрьев. Можно Володя.
Здоровила оглушительно захохотал.
— Точняк новенький, — констатировал он, — кликуха есть? Нет? Ништяк, придумаем.
— Хорош базлать, — сухо сказал командир, — где Репей?
— Щас придет. Поссать отошел.
— Знаю я его — поссать. Тоже напрашивается.
Тот, кого звали Репьем, — маленький, вечно улыбающийся живчик, появился со стороны ангаров, он бежал, таща на загривке здоровенный мешок, автомат с подствольником и двумя магазинами, смотанными черной «электрической» изолентой, на бегу бил его по груди.
— Что за самовольные отлучки? — спросил Белый. — Тоже наряд захотелось?
— Прошу прощения, тащ капитан, зему встретил.
— Намародерил?
— Так точно. Разрешите за руль? О, а это кто у нас?
— Новенький. Потом представитесь, как приедем. Давай за руль.
— Так точно, разрешите исполнять?
Мародер сноровисто закинул мешок в кузов, сам пошел за руль.
Внутри «Медведь» был устроен на удивление логично и грамотно, видно, что те, кто его разрабатывал, не просто воплощали в жизнь свои фантазии, а консультировались с офицерами, прошедшими горячие точки. По центру бронекузова шел ряд прочных стоек-колонн, они увеличивали жесткость конструкции, способность ее противостоять взрыву, и к ним с двух сторон крепились сиденья. Сиденья — пусть машина и была бронированная — крепились не к бортам, чтобы личный состав можно было расстреливать в спину, а к этим центральным стойкам, а на полу был слой резины в руку толщиной — чтобы при подрыве личный состав не ломал ноги. Напротив каждого сиденья была не только бойница, но и что-то вроде складного кронштейна, чтобы если сунул, к примеру, автомат в бойницу — то можно было бы не держать его всю дорогу руками. Еще в кузове были какие-то два ящика, но что в них было — непонятно.
— Ствол есть? — спросил Фашист, как только они залезли в кузов и захлопнули за собой дверь.
— Нет. Не выдали еще.
— Ничо. Получишь. Левака много. Погоди… вон там глянь? Щас… я сам.
Фашист добыл откуда-то старый «АК-74» с деревянным прикладом — вещь для понимающих. Тогда как следует делали, по-честному. Ресурс ствола — больше современного вдвое. К автомату был рыжий магазин от РПК на сорок пять.
— С той стороны вставай, значит. Как начнут по нам палить — и ты пали, яволь?
Вот такой вот инструктаж. Юрьев, не желающий портить отношения со столь странным сослуживцем и, честно говоря, опасающийся его, понятливо кивнул.
— Понял.
— Зер гут. Только это… Мы тут братву по городу соберем, ты не пали куда попало. А то своего пристрелишь, потом всю жизнь расстраиваться будешь. Пока я не начну шмалять — и ты не шмаляй. Или крикну.
— Понял, — вторично ответил Юрьев.
Город Ташкент, начиная со времен мятежа, немало обезлюдел. По соглашению сторон его держали не русские, а сами узбеки, и это было плохо, потому что среди узбекской армии и милиции было много тайных сторонников Хизб-ут-Тахрир. Города не коснулась война — сепаратисты подошли вплотную, но начать штурм и даже обстрелять как следует не успели — русские штурмовики нанесли по ним ракетно-бомбовый удар, а потом высадилась девяносто восьмая дивизия ВДВ. Но все равно было видно, что в городе идет тихая и жестокая война — блоки на улицах, разбитый асфальт, полупустая Озбекистон, некогда главная улица страны, на которой были дорогие бутики. Узбеки были на новеньких «УАЗах» со снятыми стеклами, все в бронежилетах и с оружием. Было видно, что им страшно. На стенах кое-где попадались следы от пуль и черные пятна гари, стекла кое-где были выбиты, и было видно, что многие квартиры пустуют. Когда-то давно квадратный метр жилплощади в новых домах Ташкента стоил за тысячу долларов, теперь и за сотню было не продать, многие продавали, как могли, и уезжали, чувствовали — ничего не кончилось, все только начинается. Парадоксально, но в городе обосновалась и даже росла колония русских беженцев из Восточной Украины — жилье здесь было не просто дешевым — даже у кого совсем не было денег, мог найти пустующую квартиру, где погибли хозяева, и поселиться в ней. Власти в России вроде как агитировали расселяться по колхозам, вставать на землю, даже строили какие-то поселки, под объективами телекамер передавали ключи от жилых домиков новоселам. Но факт оставался фактом — беженцы либо концентрировались в Ростове и окрестностях, надеясь вернуться, либо ехали сюда, потому что здесь можно было хорошо устроиться: что в армии, что в милиции, что на приисках и нефтяных качалках были рады русским людям, и даже узбекские власти понимали, что их опора — не узбеки, каждый второй из которых держит ствол в схроне и ждет прихода банд с той стороны Пянджа, чтобы «продолжить банкет». Можно было найти место с зарплатой и сорок, и пятьдесят тысяч, [110] и даже больше — что даже для России было неплохо, а для полумертвого «агрохозяйства» или шахтерского городка в глуши — и вовсе прекрасно.
«Медведь» шел по дороге тяжело и солидно, отрабатывая подвеской от БТР все неровности и ухабы, мотор тут был «камазовский», шумел изрядно. Они проскочили мимо какого-то рынка прямо на улице — если бы Юрьев служил в Чечне, то он непременно сравнил бы его с грозненским и ханкалинским, но Юрьев в Чечне не бывал и такого сравнения сделать не мог. Потом машина свернула куда-то в сторону и встала, сержант насторожился, и в этот момент в дверь несколько раз с разными промежутками стукнули, явно условным сигналом.
— А вот и братва прибыла, — констатировал Фашист.
В бронекузов один за другим протиснулись три человека, разные — и в то же время чем-то неуловимо похожие. Один — высокий и тощий, в натовской куртке, распахнутой на груди, бритый наголо. Двое других — среднего роста, один усатый, другой просто небритый, причем один явно кавказского происхождения, второй — чистокровный русак. На них была замызганная и перекроенная под свои нужды русская военная форма, и у всех троих были автоматы с подствольными гранатометами…
— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты. Ты подарки нам принес, п…рас проклятый? — сказал длинный, протягивая Фашисту чем-то набитый рюкзак, перед тем как залезть в машину.
— Я не Дед Мороз, я из его кодлы. Отморозок, короче, — немудрено ответил Фашист, — вот как щас уроню ненароком.
— Только попробуй.
Рюкзак, когда его ставили на место, многозначительно звякнул стеклом.
— Давай и твое.