Я заметил на дальних холмах просторный замок, указал на него Норберту.
— Как называется?
— Азенкерл, ваше высочество.
— Почти Азенкур, — сказал я. — Это сражение будет именоваться битвой при Азенкерле!.. Постарайтесь, чтобы все было сделано с блеском!
Военачальники подтянулись, смотрят преданно, никто не сомневается в победе. Клемент сказал гулко:
— Если это сражение и не войдет в историю, ваше высочество, то лишь по одной причине…
— Какой? — спросил я.
Вместо него договорил улыбающийся Альбрехт:
— Потому что у нас выигранных сражений много, а будет еще больше!.. Я правильно выразил вашу мысль, дорогой герцог?
Клемент громыхнул:
— Что бы я без вас делал, дорогой друг? Вы всегда умеете придать словам самую нужную форму.
Альбрехт повернулся ко мне, в глазах появилось хитрое выражение.
— Ваше высочество горит желанием заглянуть к ним в гости?
Я ответил недовольно:
— Гореть не горю, но если противник только через двое суток выйдет на нужные нам позиции, то что еще делать?
— Тогда едем? — предложил Альбрехт.
— Да хоть сейчас, — ответил я, повернулся к военачальникам. — Отдыхайте, проверяйте готовность войск. Я вряд ли там заночую, но если даже и так, то завтра утром буду здесь. Если что срочное, пришлите гонца.
Клемент заверил благодушно:
— Развлекайтесь, ваше высочество!.. Двое суток здесь будет тихо.
Я повернул Зайчика в сторону далекого замка, а за спиной послышался голос озадаченного Норберта:
— И откуда он узнал, что у хозяина замка дочь редкостная красавица?
Почти у самых стен замка трое музыкантов, стоя на холодном ветру, натужно исполняют на дудках нечто веселое, а миловидная девушка с бледным усталым лицом поет о любви, время от времени делая несколько танцевальных движений, не сходя с места.
У ее ног старая потрепанная шляпа, я бросил пару серебряных монет, но с высоты седла Зайчика в шляпу не попал, обе угодили в грязь, перемешанную подошвами сапог.
Один из музыкантов, выронив флейту, бросился вылавливать монеты, пока их не ухватил раньше кто-то из проходящих мимо.
Девушка искательно улыбнулась мне и прокричала тонким голоском:
— Спасибо вам, щедрый господин!
Мы проехали дальше, я сказал Альбрехту не оборачиваясь:
— Дорогой граф, вы можете себе представить мир, где вот певцам и музыкантам будут принадлежать наши дворцы и замки?
Он ответил удивленно:
— Разрази меня Господь! Как это?
— И будут ездить они в самых роскошных повозках, — сказал я, — и на самых дорогих конях, окруженные слугами. А мы, что интересно, будем ходить пешком.
Он захохотал:
— Ну и фантазия у вас, мой лорд!..
— Да уж, — пробормотал я, — иногда такое наворочу…
Он продолжал похохатывать, даже всхрюкивая от удовольствия, но, похоже, так и не смог вообразить такое дикое и невероятное, хотя да, пытается, вижу, даже в глазах отсвечивает некая титаническая работа мысли, а ведь Альбрехт — умница, что же говорить о других, никто не может вообразить такой мир… и не мог бы в нем жить.
Замок на скалистом выступе, такой же серый, массивный, потому почти сливается с горой и выглядит ее вершиной, заостренной в виде пика.
Альбрехт посмотрел на тропку, что резво ведет вверх, покрутил головой.
— Либо я старею, либо горы растут, — пробурчал он. — Если скажу, как хорошо здесь жить… убейте меня сразу, ваше высочество. Не хочу жить сумасшедшим.
— Но люди живут, — резонно возразил я. — Вон и деревни вокруг…
— Даже пара сел, — уточнил Альбрехт.
Наши кони, даже лошадка Альбрехта, идут по тропке резво, не такая уж и крутая, сейчас редко встретишь замок на равнине. Обычно это уже не замок, а крепость, мощная и огромная, на горе размещать такую вообще нерентабельно, замаешься туда таскать продовольствие и прочие товары.
Замок типичен, из массивных глыб, толстые стены, две башни, окружен стеной, ворота закрыты, стражники наверху.
Альбрехт прокричал:
— Так вы встречаете гостей?
Один из стражников молча повернулся к нам спиной и махнул вниз рукой. Створки ворот раздвинулись, в каменном туннеле решетка уже поднята, как и на другом конце, что выводит в залитый солнцем двор.
Мы проехали медленно, чтобы не пугать обитателей, Бобик идет рядом со стременем, тихий и мирный, я пригрозил больше не брать его с собой, если будет непослушничать.
Во дворе люди в кожаных латах и с копьями в руках держатся настороженно, но не враждебно, нас всего двое, хотя видно, что настоящие рыцари, однако вдвоем замки не захватывают.
Пока мы слезали, передавали коней в руки слуг, я инструктировал, как и чем кормить, а еще не ставить рядом с драчливыми лошадьми, на порог донжона вышел старик в настолько богатой одежде и с обилием золотых украшений, что будь их поменьше, я бы принял его за хозяина.
— Благородные лорды? — спросил он богатым звучным голосом церемониймейстера.
Альбрехт ответил с достоинством, но весело:
— Ричард Завоеватель, вы о нем слышали, и я, его скромнейший друг, барон Альбрехт…
— Граф, — поправил я, — граф!
— Простите, — сказал он, — ваше высочество, иногда сбиваюсь. Бароном я был намного дольше.
Сенешаль, или дворецкий, уж и не знаю, кто он, дернулся, с трудом совладал с собой и произнес осевшим голосом:
— Лорды… Хозяин замка, владетельный барон Эркхарт, ландлорд Азенкерла, будет рад принять у себя столь знатных гостей… Прошу вас, лорды, за мной…
Мы вошли в холл, чистый и просторный, но едва миновали, навстречу уже торопливо шагал приземистый мужчина, крайне широкий в плечах и со вздутой грудью.
— Ваше высочество, — сказал он громко, обращаясь ко мне, — я сразу вас признал… уж простите, по вашей собачке… о ней даже у нас рассказывают легенды. А вы, лорд…
— Граф Альбрехт, — представился Альбрехт. — Мы к вам заехали по дороге. Наша армия задержится в этих краях на пару дней, всего на пару, беспокоиться не о чем, просто нужно отремонтировать телеги и повозки, а потом двинемся дальше…
Барон Эркхарт просиял, услышав такие хорошие новости, два дня можно потерпеть любое нашествие, его вытянутое, как у коня, лицо сразу просветлело, а глубокие морщины на лбу чуть разгладились.
— Всем внукам-правнукам, — сказал он с чувством, — буду рассказывать, что у нас останавливался сам Ричард Завоеватель на пути к завоеванию мира!