Я десяток раз повращал головой посолонь и противосолонь, покрутил плечами вперед и назад, несколько раз наклонился, потом опустился на колени, чтобы отжаться от пола, и вспомнил любимую присказку Кручи: «Если что-то делаешь – делай хорошо. Или не трать время на ерунду…»
Подумал, усмехнулся и снова встал: Голова был прав. А хорошую разминку надо было начинать с пальцев ног.
Скинул сапоги, поставил ноги на ширину плеч и принялся по очереди вкручивать стопы [130] в пол.
Привычная, выполненная не одну сотню раз последовательность движений быстро настроила меня на нужный лад, и к моменту, когда я добрался до плеч, сознание балансировало на грани того самого состояния, которое Роланд называл Ощущением Пустоты: я чувствовал не только свое тело, но и все окружающее пространство.
Разогрел плечи, потом шею, несколько мгновений стоял неподвижно, потом полуприкрыл глаза и неторопливо перетек в стойку лучника, начиная танец [131] Ветра.
Короткое, почти незаметное движение левой руки, в реальном бою сместившее бы летящий в лицо кулак на ладонь в сторону, не вызвало и тени неприятных ощущений. Удар правым кулаком в горло воображаемого противника и последующая подсечка – тоже!
«Здорово…» – отрешенно отметил я и… заставил себя сохранять тот же неспешный ритм: разогретое тело требовало движения. Причем быстрого и в полную силу…
Захват за срамное место, рывок на себя с одновременным ударом пальцами другой руки в глаза получились ничуть не хуже, чем до ранения. И уход от удара противника, атакующего со спины, – тоже. Поэтому последнее дуновение [132] – заход за спину и удар, перебивающий ему позвоночник, – я чуть было не выполнил в полную силу.
Увы, выдох, заменивший привычный полурев, полукрик, тоже получился громковат: ее милость, мирно спавшая все время, пока я разминался, испуганно вылетела из-под одеяла и в мгновение ока вжалась спиной в изголовье кровати.
Рыжее облако волос, широко раскрытые глаза, закушенная губа и прижатые к груди руки выглядели настолько забавно, что я прервал первое дуновение танца Воды и опустил сжатые кулаки.
– А-а-а, тренируешься? – оглядев меня с ног до головы, облегченно выдохнула она и виновато улыбнулась: – А мне тут приснилось, что к нам ворвались оранжевые…
Я неопределенно повел рукой, показывая, что кроме нас в комнате никого нет, и… изо всех сил сжал зубы, чтобы не застонать: леди Мэйнария сонно зевнула и, смутившись, совершенно по-Ларкиному спрятала лицо в ладонях!
Перед моим внутренним взором появилась картинка из далекого прошлого:
– Почему ты прячешь лицо, когда зеваешь? – запрыгнув на постель сестры и пытаясь заставить ее опустить руки, обиженно спрашиваю я.
Ларка растопыривает пальцы, хитро смотрит на меня и притворно вздыхает:
– В эти моменты я бываю некрасивой…
– Ты красивая! Всегда-всегда… – восклицаю я, тут же оказываюсь в ее объятиях, зарываюсь носом в ее огненно-рыжую гриву и чихаю: – Только, знаешь, волосы у тебя уж-ж-жасно щекотные…
Пальцы баронессы, прижатые к лицу, растопырились. Но вместо нежности и любви во взгляде появился… страх:
– Что-то не так? Н-на тебе лица нет!!!
– И не было никогда… – потерев шрам на щеке, угрюмо буркнул я, повернулся к ней спиной и вцепился в лежащую на столе нижнюю рубашку.
За спиной скрипнула кровать, потом по полу прошлепали босые ноги, и… спину обожгло прикосновение! Я вздрогнул, как от удара: оно было… ласковым! А руки баронессы – теплыми и нежными, как у Ларки!!!
– Кро-о-ом? Прости, я сказала глупость, – виновато выдохнула она мне в спину. – Кстати, мой папа говорил, что шрамы воина – это украшение. И свидетельство его доблести. А ты – воин. Настоящий…
Я сглотнул подступивший к горлу комок, закрыл глаза и глухо пробормотал:
– Этих украшений у меня много.
– Вот и замечательно! Я буду гордиться, а остальные пусть завидуют.
Рука леди Мэйнарии касалась моей спины буквально несколько мгновений. А потом отдернулась.
«Ну вот, сообразила, что касается черного. Или Бездушного…» – подумал я и удивился: эта мысль почему-то дышала горечью!
Но разобраться с причиной этого ощущения мне не дали: за спиной раздалось смущенное сопение:
– Ой, на кого я похожа… – А потом мольба: – Только не поворачивайся пока, ладно?!
С постоялого двора мы вышли часа через полтора. Первые минуты две ее милость, умытая, причесанная и пахнущая мыльным корнем, держалась рядом и с интересом смотрела по сторонам.
Увы, буквально через пару минут этот интерес куда-то пропал, а на смену ему пришло глухое раздражение: чуть ли не каждый встречный, увидев ее рядом со мной, таращил взгляд и осенял себя животворящим кругом; каждый второй шептал вслед что-нибудь грязное или выписывал в воздухе отвращающий знак, а каждый третий – проклинал.
Как ни странно, больше всего неистовствовали женщины: именно с их уст срывались самые гнусные «догадки» и оскорбления, именно они желали ей смерти без Посмертия, «Беседы с Господом» и бесплодия.
Леди Мэйнария довольно долго делала вид, что не видит их ненавидящих взглядов и не слышит того, что ей желают. Но когда какая-то патлатая тварь, выглянувшая из-за покосившегося плетня, обозвала ее «грязной подстилкой Двуликого» и «лепестком увядшей розы [133] », баронесса нежно взяла меня за руку, заставила остановиться и капризно поинтересовалась:
– Милый, помнишь, ты обещал мне пару душ? Я хочу вот эту и… вот ту…
Тоненький пальчик с розовым ноготком показал за забор и куда-то назад.
Патлатую сдуло. А вместе с ней куда-то рассосалась и собиравшаяся за нами толпа.
– Твари… – ослепительно улыбнувшись, еле слышно прошептала леди Мэйнария. Потом гордо вскинула подбородок и потянула меня вперед: – Пусть теперь потрясутся.
Я мысленно хмыкнул: девушка, еще недавно боявшаяся меня до обморока, догадалась воспользоваться дурной славой Бездушных!
Следующие несколько минут мы наслаждались относительной тишиной, а когда выбрались в Купеческую слободу, услышали зычный голос глашатая:
– Оставьте дела ваши, о, жители благословенного Увераша, и взгляните на создание, отринувшее все человеческое! Этот хнычущий обрубок некогда был человеком! Таким, как вы и я. Но пошел на поводу у своих низменных желаний и почувствовал себя выше закона. Однако воздаяние за совершенные преступления не минуло сластолюбца – он попал в руки королевской стражи и в полной мере получил заслуженное наказание.