Штырь закатил глаза. Он-то думал, что его действительно сложным вопросом собираются озадачить. Что ему, говоря по-лагерному, отвечать за что-то предстоит. А тут — пустой треп.
— Огнемет выдается на пару корчевщиков согласно директиве командующего округом! — заорал Штырь так, что Облом невольно втянул голову в плечи. — Ты, тупой говорливый мешок с короткими руками! Думай, что спрашиваешь! В штабе округа не дураки сидят! Сам ведь закорючку ставил, мол, «с приказом командующего ознакомлен».
— А стрелять тогда почему нельзя? — встрял рассудительный Птицелов.
— И мутоша туда же! — Штырь треснул себя кулаком по лбу. — Стрелять без команды нельзя, потому что директиву командующего «О надлежащей экономии боеприпасов» никто не отменял! В случае, если вашей никчемной жизни угрожает опасность, следует внятно и громко позвать коменданта, а затем обороняться с помощью секиры или самострела, пока комендант не прибудет и не оценит степень угрозы! — Десятник сдернул со спины, а затем продемонстрировал Облому и Птицелову самодельный арбалет.
— А зачем тогда армейские огнеметы выдавать?.. — пробубнил допытливый Птицелов.
— Потому что положено так!
— Но стрелять не положено, верно?
— Стрелять не положено!
— Ну и катись отсюда! — пихнул вдруг Штыря Облом. — Раз не положено!.. Катись, доходяга, пока в чайник тебе не треснул! Поймешь сразу, что у нас положено, а что нет!
— Массаракш! — сплюнул Штырь, зыркнул на Птицелова и удалился.
— Бугор дрисливый! — прокричал ему вслед Облом.
Лианы затрещали, заныли обиженно, дэки обернулись и увидели, как труп мезокрыла валится в грязь. Не сговариваясь, они расстегнули клапаны комбезов и помочились на мертвого ящера.
— Ух, хорошо! — крякнул Облом, а потом извлек из балахона потертый кисет и протянул его напарнику.
— Угощайся, мутоша, — сказал он. — Свежак… Вчера у Слепоухого выменял.
Птицелов вытряхнул на ладонь крохотную щепотку насвая, заложил ее за нижнюю губу. Подношение пришлось кстати, теперь можно было не разговаривать.
Но Облом, видимо, так не считал. Он вдруг выплюнул свою порцию и проговорил:
— Слушай, Птицелов! Слепоухий вместе с этим насваем еще и слушок подбросил.
— Ка…аой ашшо слушох? — проговорил Птицелов, давясь горькой слюной.
— Будто на тебя из Столицы запрос пришел.
Птицелов тоже выплюнул свою порцию и спросил уже внятно:
— Ну и что?
— Как это что?! — изумился Облом. — Такие запросы на кого попало не приходят. Думаешь, у столичных буквоедов о нас всех голова болит? Как бы не так! Они о нас и знать не знают, а если и знают, то только худое. Мы для них — перебежчики, дезертиры, уголовники. Короче, мутоша, я тебя предупредил…
Птицелов вяло отмахнулся: дескать, в кубрике после смены и не о таком можно услышать. Но поневоле насторожился. Насторожишься тут… Облом — калач тертый, понапрасну шум поднимать не станет.
Вспомнился почему-то дезертир — дорожный грабитель, встреченный неподалеку от поселения мутантов. Как ни крути — первый человек, которого Птицелов отправил на тот свет. А точнее — не отправил, а просто забил ногами, как ядовитого гада.
Надо же, никогда не вспоминался покойничек. А теперь вспомнился.
Неужели всплыло?
Да быть такого не может… Или все-таки может?
— Ладно… Пора вкалывать, — сказал Облом. Он поплевал на покрытые застарелыми мозолями ладони, взялся за отполированную рукоять секиры. — И-и-эх! Мас-с-саракшшш!
Удар получился под стать замаху. Лезвие секиры косо вонзилось в ствол гигантского страусового дерева. Еще замах — и еще удар. Птицелов едва успел пригнуться: щепа пронеслась у него над головой и будто арбалетный болт вонзилась в нежную кору щуполеандра, что рос неподалеку. Щуполеандр болезненно вздрогнул, голубые цветы на гибких ветвях свернулись в трубочку.
— Я те… — выдохнул Птицелов, демонстрируя напарнику здоровенный кулак.
— Не зевай, доходяга, — мгновенно откликнулся старший корчевщик. — Хочешь пайку, вкалывай! Мировой Свет еще сияет над твоей безмозглой головой!
Птицелов перебросил огнемет за спину, потуже затянул ремни портупеи, чтобы массивный бак не колотил пониже спины, и подхватил свою секиру.
— Ну, держись, — буркнул он.
Мировой Свет и впрямь предвещал долгий день. Размытые края мировой сферы пылали, как кузнечное горнило. Мангровые заросли отчаянно сопротивлялись вторжению людей. Чтобы жить, а тем более чтобы процветать на бескрайних болотах, надо было обладать исключительной жизненной силой. Даже растения здесь были хищниками: они душили друг дружку лианами, гноили в тени широких листьев, заражали спорами грибов-фитофагов, выдергивали соседей с корнями из богатой минералами и удобрениями почвы. Что уж говорить о животных, разнообразие которых не поддавалось никакому учету.
«Краткий определитель флоры и фауны в рисунках» за авторством профессора Шапшу содержал изображения более трехсот видов летунов, а еще — двести пятьдесят пластунов и полторы сотни ползунов. Но в первую декаду работы на расчистке новичок убеждался, что проку от «Определителя» ноль без палочки. Даже подтереться нельзя, ибо бумага глянцевая.
…От микробилогической агрессии с грехом пополам защищали ежедекадные прививки, от макробиологической — реакция, меткий глаз и твердая рука. Корчевщики не делали исключений и для травоядных тварей, если те подворачивались под секиру. Тем более что некоторые разновидности вполне безобидных ползунов в период гона становились опаснее своих извечных врагов — крысланов или плюющихся ос.
Плюющиеся осы для краткости именовались просто плюосами. Каждая взрослая особь — небольшая радужнокрылая бестия — умудрялась выделять смертоносный токсин, от которого не помогали никакие антидоты (а их в распоряжении дэков было не так уж и много). Зависнув в паре метров от потенциальной жертвы, плюоса испускала мутную струю яда. Животное или несчастный делинквент, что угодили под струю, немедленно начинали разлагаться заживо. Плюоса откладывала в тело жертвы сотни яиц, и личинки питались тленом, поскольку не могли сразу же перейти на нектар медоносных орхидей, которым были сыты их родительницы.
Люди боялись плюос так же сильно, как и мезокрылов. Поэтому, когда раздался низкий механический гул, многие корчевщики прекратили работу и в очередной раз приготовились к отражению атаки. Птицелов окликнул напарника и взялся за огнемет. А Облом оставил секиру в дереве и вытащил арбалет из заплечного колчана.
…Он появился в дальнем конце просеки — там, где под бдительным оком вольнонаемной охраны трудились сучкорубщицы. Мировой Свет бил в глаза и мешал разглядеть, что же это надвигается со стороны южного побережья. Только ясно стало: не плюосиный рой. Как ни странно, сучкорубщицы не испугались неизвестного летуна, хотя на расстоянии было видно, что тварь превышает размерами мезокрыла. И уж совсем Птицелов удивился, когда услышал радостные крики.