Человек сказал неожиданное:
– А как же вы… потом… с этим?
На лице Юровского впервые мелькнуло нечто, похожее на усмешку.
– Недолго, с таким не заживаются. Разве что… Отдачу может сгладить золото, много золота вокруг… Тогда можно прожить слишком долго… Да откуда оно, золото, при такой-то работе?..
Он булькнул ещё спирта, не пил, держал стакан в руке. Сказал:
– Мне достаточно шестерых. На вершины классической гексаграммы. Кто останется?
Спокойствие ушло из взгляда человека. Может быть, этот выбор оказался ещё страшнее.
Кто?
О себе человек не думал. Алике? Алике никогда не расстанется с ним и с детьми… Сын? Долгожданный, любимый… Но – как они не обманывали себя, неизлечимо больной. Дочери? Которая?
Человек разлепил губы:
– Настя… младшая…
Юровский кивнул. Будет жить. Все оставшиеся годы под чужим именем, но будет…
– Когда? – спросил человек.
– Сейчас, – ответил Юровский.
Сил не было – встать, подойти к двери, отдать команду. Он стиснул стакан в кулаке – звонко хрустнуло, спирт с кровью закапал на стол. Дверь тут же распахнулась. Двое, мадьяры из интернационального отряда. Винтовки с примк-нутыми штыками, дегенеративные рожи морфинистов…
Юровский встал – мертвенно-бледный. Одёрнул кожаную куртку. Небрежно сунул маузер в футляр-кобуру. И снова стал самим собой. Твердокаменным большевиком-ленинцем, товарищем Юзефом. Несгибаемым комиссаром. Инквизитором с разорванным сердцем…
– Пойдёмте, гражданин Романов.
…Начаше мучити мниха вельми немилостивно. За 3 лета по вся дьни озлобляем и вяжем, на огни пометаем, ножи разрезаем, окование имый руце и нозе пребываа жгом, от глада и от жажи скончаваем…
Киево-Печерский Патерик, Слово XVII
Двое в серой форме и один в камуфляже обошли «ниву» Лесника, попинали колёса, подёргали запертые двери. Послушали истеричное мяуканье сигнализации. Сверили номер с какой-то бумагой. Сели в бело-синий «форд» с большими буквами ДПС и уехали.
Обычная проверка, подумал Лесник. Не угнана ли, не брошена. Не виднеются ли на заднем сиденье мешки с надписью «гексоген». Не торчат ли ноги трупа из багажника… Однако – звоночек. Пора двигать отсюда. Скоро Юзеф обнаружит исчезновение агента, затем убедится, что система пеленгации не отзывается… И задействует план «перехват».
Или уже обнаружил, убедился, задействовал.
– Нам не стоит куда-то ехать, – сказала Анна. – И незачем снимать жильё. Продуктов на неделю можно закупить и здесь. А квартира, про которую никто не знает, у меня есть.
Конспиративная квартира у скромной библиотекарши. Все чудесатее и чудесатее, как говаривал один знакомец Лесника…
– Моей соседке пришлось срочно улететь, отец у неё при смерти, – объяснила Анна. – А она подрядилась месяц присматривать за квартирой своей дальней родственницы – поливать цветы, вынимать газеты из ящика… Буквально на бегу отдала мне ключи и попросила не дать засохнуть цветочкам… Никто про это не знает.
– То есть с родственницей, с владелицей квартиры, – ты не знакома?
– Нет. Даже с улетевшей мы не слишком близкие подруги. Просто не нашла никого другого в спешке.
Может сработать, подумал Лесник. Вполне. Если сидеть и не высовывать носа. Даже меньше риска засветиться, чем с поездкой и поиском жилья.
– Хорошо, – сказал он. – Поехали не откладывая.
…Он свернул на уходившую в поля дорогу. Асфальт здесь покрывала толстая корка засохшей грязи – похоже, сей путь использовали лишь трактора да грузовики, вывозящие по осени дары полей. Пусто, ни людей, ни машин. Лишь в вышине кувыркались два чибиса, демонстрируя чудеса воздушной акробатики.
– Я всю жизнь мечтала о приключениях… – заговорила Анна. – Наконец, одно пришло, – и все совсем не так, как пишут в романах. Неприятно, и непонятно, и хочется, чтобы побыстрее кончилось… Надеюсь, за неделю вы управитесь…
– Постучи по дереву, – сказал Лесник.
– Это не дерево, – сказала Анна.
– Это злой Крокодил, – ответил он машинально. Старая присказка – его и Радецки.
– Самый большой друг девочки… – закончила присказку Анна.
Случайно этого она сказать никак не могла. Он молчал. И смотрел на неё.
– Эдик попросил меня передать человеку, который ответит именно так… Твоего имени он не называл. Надо же, совсем вылетело из головы, только сейчас вспомнила…
– Передать что?
– Передать дословно следующее: «Первый уровень, пароль старый».
Вот так… Случайно вспомнила. Это называется не случайностью, это называется гипнограммой. Однако… Если Радецки оставил её именно для Лесника – значит предполагал, что тот здесь окажется и выйдет на Анну. Крокодил опасался, что не вернётся с простенького задания? И расследовать исчезновение пришлют Лесника и никого другого?
В любом случае стоило послушать сообщение, прежде чем что-либо предпринимать.
Лесник остановил машину. Повернулся к Анне.
– Сейчас тебе придётся вспомнить ещё кое-что. Посмотри мне в глаза. Внимательно…
Автором текстовой гипнограммы был Крокодил и не кто иной. Те же интонации, хоть и более высоким голосом. То же строение фраз. Те же характерные словечки. И, чем тоже всегда отличались рапорты агента Радецки, – эмоции несколько мешали связности изложения… Крокодил. Больше некому.
"Привет, Лесник! Похоже, дела пошли не так, как я рассчитывал. В лучшем случае на меня сейчас идёт облавная охота под личным водительством пана Юзефа, а в худшем… Ну да ты сам все знаешь. В любом разе полевого агента под рабочим псевдонимом Радецки в Конторе больше нет. Кстати, эту фамилию носил мой прадед, и должен был носить я. Но Закарпатье в минувшем веке побывало в составе пяти разных государств, и в четырех последних онемеченные славянские фамилии не особо приветствовались. Тем более эта, достаточно известная. А я взял её псевдонимом. [12] Символично. Ладно. К делу.
Слушай и запоминай, послание закончится и автоматически сотрётся.
Апокалипсисы, что бы там не твердили, до конца не уничтожены. И я один из них. Давно, с самого начала нашего знакомства. Не удивляйся и не вспоминай дело Ядвиги Юзефовны и Реутовской общины. Не только Юзеф умеет строить хитрые комбинации и жертвовать при нужде пешками. И не надо каменеть скулами, хвататься за нож и жалеть, что меня нет рядом. Каждый верит во что-то. Мы – в то, что Апокалипсис давно начался, и из ядовитого дыма на Ипре полезла железная саранча, клацая гусеницами. Ты – в светлую миссию Конторы, Капитула и себя лично. Для дискуссий – не место и не время.