Елисеев выступил из-за спины Снежка.
– Браво! – громко воскликнул Ростислав Юлиевич. – Олег Гай Трегрей, так вас, кажется, прозывают? Браво! – он поднял было левую руку, вроде как собираясь похлопать в ладоши, но, сразу передумав доставать из кармана правую, хлопать не стал. – Если говорить откровенно, такой прыти я от вас не ожидал.
Олег не остановился. Он почти уже достиг площадки второго этажа.
– Между прочим, не отвечать на приветствие – невежливо, – голосом, все таким же снисходительно насмешливым, заметил Елисеев. И легонько подтолкнул Снежка в спину.
Тот понял хозяина и, разминая на ходу шею и плечи, двинулся вниз по лестнице. Олег поднял голову на Снежка, огромного, страшного, уверенно надвигавшегося на него.
– Имею честь предупредить вас о том, что я – урожденный дворянин, – хрипловато проговорил Трегрей.
– Это я уже слышал, – сказал Ростислав Юлиевич, хотя эти слова Олега предназначались не ему, а Снежку. – Вот по этой причине, я надеюсь, вы сразитесь с моим человеком в честном рукопашном бою – безо всякого оружия.
Олег, мельком глянув на Елисеева, на ходу переложил шпагу в левую руку.
Когда расстояние между Трегреем и Снежком сократилось до пяти ступеней, последний, звучно ухнув, прыгнул вперед и вниз, явно намереваясь смять некрупного противника, опрокинуть его своей великанской тушей.
Олег не стал уворачиваться или пытаться выставить защитный блок. Он ударил навстречу, снизу вверх, попав кулаком верзиле под мышку и вышибив ему плечевой сустав. Снежок с воем покатился вниз по ступенькам, а Олег, чуть покачнувшийся от столкновения, но устоявший на ногах, продолжил путь наверх.
– Бра-аво… – протяжно хмыкнул Елисеев, отступая к двери. – Ну что ж… отдаю дань вашей настойчивости и прошу пожаловать в мои покои.
Спиной вперед он вошел в зал, оставив дверь открытой.
* * *
На самых верхних ступенях Олегу стало дурно. Его качнуло, и он едва устоял на ногах. Трегрей понимал: сил на применение ментальных способностей второй ступени Столпа Величия Духа у него уже не осталось. Да и тело было измотанно до крайности. Но он двинулся дальше – вверх, опираясь на свою шпагу, как на трость.
И мысли повернуть назад, уйти, сохранив таким образом, возможно, свою жизнь, в голову Трегрея не приходило. Не могло прийти. Он знал: дело чести нужно довести до конца во что бы то ни стало. Эта убежденность не проявлялась в нем постепенно, по мере накопления жизненного опыта или в процессе обучения в Академии, как у большинства его однокашников. Она была в нем всегда: растворенной в крови, крови урожденного дворянина, с самого рождения.
Трегрей перешагнул порог «гарема», мгновенно убедившись в том, что непосредственная опасность ему прямо сейчас не грозит, и потратил несколько секунд, чтобы осмотреться.
Прямо напротив него, на огромном диване, в подчеркнуто царственной позе развалился Елисеев. У ног Ростислава Юлиевича сидел Купидон, на коленях которого покоилась голова снова глубоко впавшей в дурман опьянения Насти Бирюковой. Олег едва заметно вздрогнул, увидев свою подругу – она, блаженно улыбаясь, что-то бормотала непослушными губами, обеими руками прижимая к себе, как куклу, пузатую бутылку дорогого коньяка, уже наполовину опорожненную. На чистом лбу Насти темнела рука Купидона, длинные его пальцы медленно сгибались и разгибались, словно он выпускал и снова втягивал когти. Кардинал застыл у балкона, полускрытый тяжелой алой портьерой. Девочки «гарема», те, кто мог еще, конечно, здраво соображать, уставились на вошедшего Олега с любопытством. Девочки понимали, что вот этот полуголый окровавленный парень, кажется, и есть виновник переполоха в особняке, но, глядя на внешне спокойного своего хозяина, они, давно отвыкшие решать что-то за себя самостоятельно, тоже не испытывали страха. В конце концов в этом зале время от времени разворачивались и куда более волнительные сцены. Да и Олег вовсе не выглядел устрашающим монстром.
– Выпьете, молодой человек Олег Гай Трегрей? – со снисходительной доброжелательностью предложил Елисеев, развернув ладонь к стоявшему у дивана столику, на зеркальной поверхности которого, мутной от налета рассыпанного порошка, теперь стояли несколько разнокалиберных бутылок.
– Благодарю вас, я не пью алкоголь, – ответил Олег.
– Похвально! – отозвался на это Ростислав Юлиевич. – Я тоже крайне редко позволяю себе спиртное. Как говаривал в свое время Уильям Шекспир об алкоголе: «Люди впускают врага в уста свои, и он похищает их мозг»… Итак, ваше имя мне известно. Мое вам, надо полагать, тоже. Но из соображений этикета позвольте представиться: Елисеев Ростислав Юлиевич, урожденный дворянин, наследный граф, в чем могу удостоверить кого угодно, предъявив соответствующие документы… Однако обращения к себе «ваше сиятельство» не требую. Не те уже времена, знаете ли…
Олег молчал. Несколько раз он переводил взгляд на бесчувственную Настю, и тогда лицо у парня делалось такое, будто он испытывал вполне физическую боль.
– Н-ну-ус… – нарочито расслабленно протянул Елисеев. – Надо думать, молодой человек Олег Гай Трегрей, явились вы ко мне неспроста. Насколько я понимаю, вы намерены вернуть свою знакомую?
– Не только, – серьезно ответил Олег. – Кроме того, я желаю говорить с вами.
– Ну, это уж само собой. Это и я желаю – даже очень желаю. Поговорим, молодой человек Олег Гай Трегрей. И начнем хотя бы с этой… э-э-э… Насти. Вы намерены забрать ее сейчас?
– Точно так.
– А, может быть, сначала следует и ее спросить: хочет ли она покидать мой гостеприимный дом?
Олег поднял брови:
– Вперво, – сказал он, – доставили ее сюда не по ее собственной воле. Засим – удерживать ее, несовершеннолетнюю, здесь – к тому же заради гнусностей – противно закону государственному и человеческому.
Ростислав Юлиевич рассмеялся.
– Ну, насчет гнусностей еще доказать нужно, – откликнулся он. – А что по поводу законов… Очень скоро на территории имения откроется пансионат благородных девиц…
В этом месте захихикал и Купидон.
– Все необходимые документы для этого уже почти готовы, – продолжал вещать Елисеев, – осталось дело за малым. Так что, – он развел руками, – все законно. Ах, да… остается еще то, что привезли ее, как вы считаете, не по ее воле. Так, милый мой, человек по природе своей глуп. Ему еще объяснять надо, что для него хорошо, а что плохо… Виолетта! – громко позвал Ростислав Юлиевич.
«Красная Шапочка», валявшаяся на диване, закинув ноги на спинку и в таком положении лениво обозревая пришельца, вяло отозвалась:
– Че?
– Домой поедешь?
Девочка моментально перевернулась, приняв нормальное положение:
– За что, Ростислав Юлиевич? – плаксиво заговорила она. – Не надо! Не прогоняйте! Я все-все делать буду! Я для вас…
– Достаточно. Заткнись, – оборвал ее Елисеев и снова обратился к Олегу: – Вам все ясно, молодой человек Олег Гай Трегрей? Виолетта у нас самый что ни на есть старожил. А ведь год назад ее, как и вашу подругу, приволокли сюда за шиворот. Первоначально она обреталась в Комсомольском поселке, том, что на окраине Саратова. Не приходилось еще бывать в тех краях? Отец отбывает срок, мать пила без просыпа, изредка вспоминая о наличии у нее дочери – когда ей не хватало на очередную бутылку. В таких случаях наша Виолетта была посылаема на рынок, где и выклянчивала требуемую сумму… Годом раньше Виолетта колбасу видела раз в два месяца, не говоря уж о домашней пище. А теперь на икорку подсохшую и смотреть не станет. Да здесь подсохшей и не бывает, все продукты наисвежайшие и высшего качества…