Может быть, когда-нибудь ученые и разгадают эти загадки. И получат, наконец, ответ на главный вопрос: каково истинное значение таких путешествий? К худу все это или к добру?
– Н-да… – пробормотал Морис Гай Трегрей, снова остановившись. – К худу или к добру?
* * *
За последнее время Виталик и Валька крепко сдружились. Мальчишки и раньше-то редко ссорились, а теперь их все чаще и чаще видели вместе: в столовой, в комнате отдыха, во дворе… и на спортивной площадке, где десяток самых упорных воспитанников различных возрастов продолжал восхождение на первую ступень Столпа Величия Духа. Кстати, сами Виталик с Валькой занятия с физруком Евгешей временно прекратили: Валька потянул сухожилие на ноге, а Виталик… попросту сфилонил, объяснив, впрочем, свою капитуляцию чувством дружеской солидарности.
Как и у всех людей их возраста, прикипевших друг к другу, у них скоро появилось свое особое место, где можно было побыть отдельно от остальных ребят. Этим местом стала громадная раскидистая осина, росшая у самой ограды на заднем дворе детского дома. На ветвях этой осины легко разместилась бы половина воспитанников младшей группы; причем, со стороны их, уютно укрытых листвой, довольно сложно было бы заметить. Даже удивительно, как такое замечательное место долгое время никто не догадался облюбовать.
Этим тихим субботним утром мальчишки воспользовались свободным часом между подъемом и завтраком, чтобы снова встретиться на своей осине.
– Как же все просто на словах… – продолжая разговор, проговорил Валька, привычным движением поправляя на носу очки с замурзанными стеклами, – с этими… выплесками энергии человеческих эмоций и колебаниями эфирных волн в межпространстве. А на деле – сложно. Если сам-один будешь хорошие поступки совершать, это еще ничего не значит. Твое добро может к тебе вернуться – из межпространства-то, а может и к кому-то другому дойти. Вытащил я, например, бабушку из горящего дома, сам обгорел весь, а ее спас. И ни фига за это мне не привалило. А где-нибудь… ну… далеко… в Америке где-нибудь, человек вдруг от рака исцелится. Нет, это, конечно, хорошо, – поторопился добавить Валька, – что исцелится. А вдруг этот человек – маньяк-убийца? Он от болезни избавился, и еще десять человек зарежет, пока не помрет окончательно.
– А вот это зло – от того, что он десять человек зарежет, – подхватил Виталик, – полетит себе в межпространство, а оттуда на тебя и свалится. Прикинь, ты выходишь из больницы весь в пятнах от ожогов, а тебя тут же машина сбивает.
– И я о том же, – кивнул Валька и снова тронул пальцем съехавшую дужку очков. – А еще Олег говорил, что этого мало, только самому хорошие поступки совершать. Говорил, надо еще и других людей это самое… поучать, чтобы и они тоже… только положительные эмоции в межпространство выплескивали.
– Ага, и тогда, по его словам, все в мире изменится, – легко согласился Виталик. – Одно добро останется, зло вообще исчезнет!.. Только такого не будет никогда. Самый добрый человек плохие поступки иногда совершает – без этого никак невозможно. У нас тут святых нет.
– Не, не так он говорил, – негромко сказал Валька. – Это ты путаешь, Виталь. Он говорил только, что если сам будешь совершать эти… добродетельные поступки, и других еще понуждать и вразумлять, тогда это самое… будет зачинаться путь к истинной справедливости. Всего лишь – «зачинаться»… А полное изменение мира – это ты хватил, до этого еще далековато. То есть, я так понимаю: каждую минуту надо по сторонам смотреть и во все дела вмешиваться. И если каждый будет поступать так, появится надежда на то, что мир все-таки начнет изменяться. Понемножку-полегоньку…
– Ну да – понуждать и вразумлять! – мотнул головой Виталька так энергично, что едва не свалился с ветки. – Вмешиваться! Вот я вчера, помнишь? Дал в лоб Федьке за то, что он Светке компот на голову вылил. Это что – я разве не вразумлял? Получается, вразумлял. А Федька орать начал. И оказалось, что он не просто так с компотом-то… Светка ему в кашу плюнула, а он, значит, ей в отместку… Что ж мне делать-то было? Светке в лоб дать, потому что она все начала? Так она вроде за плевок свой уже получила. Себя по лбу треснуть? За Федьку?.. Не очень-то и полезешь к другим – вразумлять и понуждать. Ведь фиг поймешь людей: что, как и почему они делают. Тебе кажется, ты прав, а на деле выходит – вовсе и не прав. А в лоб кому-то уже засветил.
– Точно, – вздохнул Валька. – Пока докопаешься, кто прав, а кто виноват… Нужно быть совсем-совсем уверенным, что правильно поступаешь. Да и… если совсем-совсем уверен, тоже не факт, что реально прав. Вон на истории Боевая Черепаха рассказывала про инквизицию. Инквизиторы-то уверены были, что правы. И пока эта уверенность в них была крепкая, сотни тысяч невиновных сожгли. Получается, самое главное: разобраться, что такое хорошо, а что такое плохо.
– Крошка-сын к отцу пришел, – отвлекшись, захихикал Виталик, – и сказала кроха: «Водка с пивом – хорошо, а с портвейном – плохо».
Валька веселья товарища не поддержал. Задумавшись, он качал ногами, шевеля подошвами кроссовок листву на ветке снизу. Видно, не давала мальчишке покоя мысль о том, что – вопреки усвоенному с самого малолетства – примерное поведение вознаграждается далеко не всегда.
– Наверное, так… – пробормотал он. – Совершаешь ты хорошие поступки – раз, другой, третий… Всю жизнь. Значит, у тебя и шансов больше, что добро твое к тебе вернется. Вот так. А если гадишь остальным постоянно, так и велика вероятность получить пинок из межпространства… рано или поздно… Да, Виталь? Как ты сам думаешь?
– А? – откликнулся Виталик. – Чего думаю?..
Он смотрел куда-то по ту сторону детдомовской ограды, на противоположную сторону улицы.
– Смотри-ка! – сказал он. – Там, на тротуаре, люк канализационный. Видишь?
– Вижу, – проговорил прищурившийся Валька, вглядываясь сквозь толстые стекла очков. – Ну и что?
– Как – что? Не замечаешь, что ли, ничего? А, ну да, ты же слепой у нас… Крышки-то люка нет! Еще вчера днем была, а сегодня утром исчезла. Сняли крышку, гады какие-то сняли. А ведь на той стороне никаких фонарей нет. Пойдет кто-нибудь в потемках и прямо в люк ухнет. Вот в это-то дело можно безо всякого сомнения вмешаться! Тот, кто люк украл и в прием металла снес, по-любому плохо поступил! Эх, поймать бы этого урода!
Виталик ухватился за ветку повыше, спустил ноги, охватил ими ствол дерева, готовясь спускаться.
– А может, он, который люк украл, на вырученные деньги детей покормит? – рассуждал Валька, тоже покидая насиженное место. – Или мамке больной лекарство купит? Может, никакой он не гад. Канализационные люки воруют и сдают не от хорошей жизни…
Уже спрыгнув на землю, Виталька задрал голову к слезавшему Вальке и усмехнулся:
– Ты прямо как вчера родился, честное слово! Такие, которые металл тащат, откуда ни попадя, ни на какой хлеб и лекарство бабки не тратят. Пропивают или прокалывают их… Нужно ветку погуще сорвать и в люк сунуть, чтобы издалека видно было – я знаю, так делают.