– Кому вы сказки рассказываете, Григорян? А то я не знаю, что означает «оставить в покое»! Покой на кладбище. Надежный и вечный.
– Короче, сучка! Прелюдия окончена. Где фотография и досье?
– Вам их не видать, как собственных ушей!
Он с размаху ударил женщину по лицу:
– Как ушей, говоришь, не видать? А вот это мы сейчас проверим. Лопырь, – крикнул Григорян, – а ну кати-ка сюда ее дочь!
И, нагнувшись к Ковалевой, капитан прошипел:
– Сейчас, тварь, ты заговоришь по-другому, клянусь памятью родителей, по-другому. Я жалеть малолетку не буду!
Настя вскрикнула:
– Что вы хотите делать?
– Что? Ты ничего не поняла? Проверить твои слова!
– Подожди, капитан, подожди! Хорошо, я все скажу. В кафе «Каприз» я действительно заметила Оболенского в компании подозрительного кавказца. Фотографию не сделала, не успела, на ходу не получилось, да и официант помешал, но физиономию собеседника генерала запомнила. По приезде домой я вскрыла базу данных главного компьютера и скачала оттуда информацию по главным фигурантам, целям нашей Службы. Но когда увидела досье так называемого Батыра и узнала, что это с ним встречался Оболенский, испугалась, поняв, какую угрозу для меня составляет эта информация. Я тут же уничтожила копию досье, порвала и смыла в туалет, решив сегодня на службу не выходить. Этим я хотела узнать, зафиксирован ли несанкционированный вход в главный компьютер. Думала, что все пройдет незамеченным, ведь сам генерал в кафе на меня даже не посмотрел, а тебя… вас… я не увидела. Так что, говоря, что ни фотографии, ни досье на бандита вам не видать, я подразумевала то, что у меня ничего этого просто нет. А за грубость извините.
Лопырев вкатил кресло на колесиках в зал.
Увидев связанную и крайне перепуганную дочь, Ковалева взмолилась:
– Поверьте мне, капитан! Я никому, никогда, ничего не скажу, да и что значат мои слова без документальных подтверждений?
Капитан, выслушав Ковалеву, недоверчиво посмотрел на нее и вышел из зала, пройдя на кухню. Оттуда вызвал Оболенского и доложил о результатах допроса Анастасии. Генерал думал недолго, спросив:
– Все это она говорила при виде дочери?
– Да!
– И что сам мыслишь?
– Мыслю, говорит правду. В ее положении быстро придумать столь складную версию сложно. А я на самом деле не могу утверждать, что она сделала снимок. Да и в хате мы ничего не нашли.
– Ручка-фотоаппарат обнаружена?
– Да! Кассета полная, использованных кадров нет. Но кассету можно было и заменить. Точные данные, делались ли с ручки ночью снимки, может дать только экспертиза.
Генерал проворчал:
– К черту экспертизу. Значит, в квартире ты ничего не нашел?
– Нет. Хотя искали мы с Лопырем, уверяю вас, тщательно.
Оболенский вновь ненадолго задумался:
– Что ж, может, Анастасия Павловна говорит правду. Только теперь ей от этого не легче. Мы не можем оставлять ей жизнь. То же – и в отношении бывшего мужа и дочери. Все это прискорбно, но иного выхода у нас нет.
Григорян спросил:
– Если нет иного варианта решения судьбы Ковалевых, может, попробовать еще надавить на дочь? Глядишь, что-то другое запоет наша Анастасия.
– Нет, Армен, только лишний шум поднимется. Хотя… разок попробуй. Но так, чтобы сильно ударило по нервам Ковалевой. Если будет продолжать упираться, время не тяни, кончай их. Так, как было обговорено ранее. И аккуратней! Особенно с милицией! Что сказать ментам, ты знаешь, не допусти ошибку. Я буду на связи, работай, Армен.
Капитан вернулся в зал.
Подошел к Ковалевой:
– Так, значит, никаких документов в квартире нет?
– Ни в квартире, ни где бы то ни было еще, кроме базы компьютера.
– А я не верю тебе.
Анастасия воскликнула:
– Но как мне доказать это? С ночи ни я, ни дочь из квартиры не выходили, наверняка ваши люди следили за нами. К нам также никто не приходил. Вы ничего не нашли! Ну, куда же тогда, по-вашему, я могла деть эти проклятые документы? Кому передать? И как использовать?
Капитан мрачно повторил:
– И все же я тебе не верю. Не убедила ты меня, Анастасия, может, после этого убедишь?
Григорян выхватил пистолет и выстрелил девочке под правую ключицу.
Затем вновь нагнулся к Анастасии и быстро заговорил:
– Ты видишь, я не шучу и играться с тобой не собираюсь, первая пуля не опасна для жизни твоего выродка, легкая операция – и все. Но вторую я пущу ей в лоб. Нет, лучше в глаз. Так она будет выглядеть более привлекательно. Как думаешь, Ковалева? Черная дыра вместо глаза, придется труп в закрытом гробу хоронить! Труп дочери, кровинушки твоей! Ну, быстро, где фотография и досье?
Ковалева выкрикнула в лицо оборотню:
– Нет у меня ничего, скотина! Нет! Ты понял? Да если б было, неужели я не отдала бы тебе этот мусор? Эту грязь? Нет у меня ничего!
Голос ее сорвался на истерику, пришлось Лопыреву заклеивать задергавшейся Ковалевой рот.
Бывший муж с ужасом, молча наблюдал за всем происходящим.
Капитан опустил пистолет, проговорив:
– Теперь верю. Но… поздно. Хотя… поздно было еще со вчерашней встречи в кафе.
Он подозвал к себе Лопырева.
– Убери девочку и освободи ее, но смотри за ней! Не дай бог, что учудит, типа в окно прыгнет. Ты у меня сразу за ней последуешь. А я тут займусь делом! Пора кончать этот затянувшийся спектакль!
Старший лейтенант вкатил кресло с раненой девочкой в ее комнату. Освободил от пут, толкнув на кровать и приказав:
– Лежи тихо.
Дочь Ковалевых затихла, закрыв глаза и плотно сжав губы.
Григорян подошел к Ковалеву, присел перед ним на корточки:
– Вы у нас, господин бельгиец, левша или правша?
Глядя на палача полными животного страха глазами, Ковалев проговорил:
– Правша.
Капитан приказал:
– А ну-ка сними печатку. Я вижу, она дорогая?
– Да, да, с бриллиантом! Но, возьмите, конечно! У меня еще деньги есть, правда, наличными немного, но я могу снять нужную сумму в любое время и в любом столичном банке!
Григорян потрепал Ковалева по щеке:
– Этого не понадобится, Артем Львович, я не вымогатель, не грабитель и даже не коммерсант, чтобы заключать какие-либо сделки.
Он натянул печатку Ковалева на тот же самый палец, на котором носил ее хозяин. Поднялся, подошел к женщине. Ножом отрезал путы, сорвал клейкую ленту со рта и без замаха нанес Ковалевой прямой удар в переносицу. Удар, от которого она тут же потеряла сознание.