Сказала и вдруг смутилась своей откровенности, но Ланской поддержал:
– Расскажите, я почти не знал Александра Сергеевича. Только поверхностное знакомство.
И Наталья Николаевна, почувствовав живой интерес, принялась рассказывать. Немного погодя она даже забыла, что перед ней сидит, по сути, чужой человек, с которым едва знакомы, она вспоминала больше для себя, чем для Ланского, а он слушал. Говорила о том, что среди друзей Пушкин был разговорчив, неизменно весел, искрометен, а попадая в светское многолюдное общество, превращался в почти желчного насмешника. Его злила пустота разговоров ни о чем, светская болтовня, сплетни, злословие. Зато беседа с умным человеком, неважно, кто он и какого звания, для Пушкина превращалась в истинное удовольствие. Так, он обожал разговоры с няней, с собственным дядькой Никитой, с крестьянами, обожал цыган, мог задержаться, не отпуская извозчика, потому что услышал от него новую байку…
Наталья Николаевна говорила, и перед ней снова вставал живой Пушкин, звучал его задорный смех, его голос, декламирующий стихи…
А Ланской молча слушал.
Вдруг она опомнилась:
– Простите, я вас совсем заговорила своими воспоминаниями…
Ланской вздрогнул:
– Нет, что вы!
И она поняла, что перед его мысленным взором тоже стоял Пушкин. Горячая волна благодарности захлестнула Наталью Николаевну:
– Спасибо вам, Петр Петрович.
– За что?
– Вы так… вкусно слушали…
Домой Ланской возвращался в растерянных чувствах. Ему очень хотелось еще и еще слушать эту женщину, о чем бы или о ком она ни говорила… Но Петр Петрович прекрасно понимал ответственность за четверых детей. Он был бы готов их воспитывать, но не имел возможности делать это. Наталья Николаевна не уедет из Петербурга, а ему не заработать столько денег, чтобы содержать семью. По своему положению он мог бы рассчитывать на бригаду или в лучшем случае дивизию, но только в провинции, а для Пушкиной это невозможно. И дело не в том, что первую красавицу, а она такой и оставалась, грешно увозить в глушь, дело в детях, сыновьях, которым нужно образование, дочерях, которых надо вывести в свет и выдать замуж.
Ланской в очередной раз пришел проведать Наталью Николаевну. Доктор Спасский все еще запрещал ей ходить, но Наталья Николаевна была занята делом, для которого резвые ножки не требовались.
– Что это вы делаете?
Она спокойно подняла на Ланского глаза:
– Шью.
– Шьете? Но почему вы?
– Потому что у меня нет возможности купить дочери пальто. Я переделываю свое, иначе ей не в чем выйти на улицу.
Он был смущен. Пушкина улыбнулась:
– Петр Петрович, не смущайтесь, меня вот нисколько не смущает необходимость делать это своими руками. Если нет возможности заказать портнихе, нужно сделать самой.
Наталья Николаевна рассмеялась, но смех вышел грустным.
– Это я только в деревне ничего не умею, а рукодельничать нас маменька научила. Вернее, не она, но заставила научиться.
Ланской в тот день не мог долго сидеть, только отдал принесенное Саше, пожелал скорейшего выздоровления и откланялся – дела в полку.
Когда через некоторое время к дому снова подъехал экипаж, Наталья Николаевна решила, что это вернулся Ланской, и продолжала как ни в чем не бывало шить. Но почти сразу в комнату вбежала Азя:
– Государь!
– Кто?!
Ответить сестра не успела, как и сама Наталья Николаевна спрятать работу.
Николай Павлович действительно заехал узнать о здоровье Пушкиной.
– Лежите, лежите, не вставайте. Я заехал, чтобы пожелать вам скорейшего выздоровления, без вас на балу было скучно. – И тут же с изумлением: – Что это вы делаете?
Она ответила так же спокойно, как и Ланскому:
– Шью.
Император чуть нервно усмехнулся:
– В Петербурге перевелись модистки и портнихи?
– Нет, Ваше величество, но им нужно платить…
Он что-то еще спрашивал, она отвечала. Николай Павлович был чуть растерян, разглядывая весьма скромное жилище первой красавицы.
– Как же вы живете?
Наталья Николаевна обвела рукой вокруг себя:
– Как видите…
– А как ваши болдинские имения, они не дают доход?
– Болдино не принадлежало моему мужу, оно было всего лишь передано в пожизненное пользование и после смерти вернулось к его отцу.
Несколько мгновений царь задумчиво смотрел в стену, потом осторожно поинтересовался:
– Я видел генерала Ланского, он у вас бывает?
– Да, Петр Петрович сослуживец моего брата. Он много внимания уделяет моим детям. Я благодарна генералу Ланскому.
– Почему бы вам не выйти за него замуж?
Наталья Николаевна вскинула на царя глаза, возразила почти с укоризной:
– У меня четверо детей…
Николай Павлович поднялся, усмехаясь:
– Но от этого вы не стали менее прекрасной. Я рад, мадам, что вы выздоравливаете. Старайтесь не работать так много, нежные пальчики не должны испытывать уколы иглой. Я подумаю, как вам помочь.
Визит был окончен, откланявшись, царь уехал.
Проводив нежданного гостя, Азя вернулась в комнату и застала сестру всю в слезах:
– Что ты, Таша? Государь же обещал помочь.
– Помочь… а чем я должна буду платить за эту помощь? – Она снова залилась слезами. – Раньше у меня был муж, а теперь заступиться некому. Нужно было оставаться в Заводе или вообще в Михайловском…
– Ташенька, может, тебе замуж выйти? Я понимаю, что ты Пушкина помнишь и любишь, но ведь семь лет уже и дети… И Пушкин говорил, чтобы через два года замуж выходила…
– Вот то-то и оно, что дети. Всем нужна я, но без детей. Как Граффео просил: нельзя ли детей определить в казенные заведения? Кому мои дети в тягость, тот мне самой не нужен. Неужели, чтобы женой стать, нужно от Машки, Сашки, Гришки и Наташки отказаться? Нет, ни за что!
– А вон Петр Петрович, такой не заставит отказываться.
– Но у Петра Петровича доход чуть больше нашего, куда же ему на шею четверых-то?
Александре хотелось закричать, мол, что же теперь, навсегда одной остаться? Но не сказала, знала, что сестра ответит: если нельзя с детьми, значит, одной.
Она глубоко вздохнула:
– Может, в Завод вернуться? Жили же мы там как-то. Или вон Софья Ивановна говорила, что в Степанково ездить можно.
– Нет, Азенька, там мы не хозяева. Мы с тобой только в Михайловском хозяева.
– Поехали в Михайловское. Будем, как Прасковья Александровна, помещицами, растолстеем, станем важничать и ругаться со старостой… Поехали, а?