Вот и теперь, каким-то образом узнав, что графиня д’Артуа рожает, они толпой пришли в Версаль и расхаживали по комнатам и галереям, словно у себя дома. Нет, они ничего не трогали, не ломали, они просто глазели. Я их видела во дворце всего лишь однажды и не представляла, как сейчас реагировать, что говорить и как себя вести.
Сделать ничего не успела, они окружили нас с принцессой Ламбаль плотным кольцом и стали выговаривать мне, что я не рожаю королю сына. Это было невыносимо унизительно, словно я виновата в неспособности Луи или в том, что он не хочет делать операцию. Но не объяснять же им такие подробности! К моему ужасу, выяснилось, что все все знают. Женщины выкрикивали мне, что нужно «чикнуть» самой, а не ждать непонятно чего!
Выручила нас с Ламбаль Жанна Луиза, пробившись сквозь толпу, она буквально вытащила нас, растолкав непрошеных гостий. Едва оказавшись за своей дверью, я бросилась ничком на постель и весь оставшийся вечер проплакала, жалея саму себя. Ну чем же я прогневила Господа, что он дал мне такие испытания? Я очень хотела родить ребенка, много детей, почему же я должна выслушивать обвинения в неспособности это сделать?!
Жанна Луиза сидела рядом, гладя меня по голове и уговаривая:
– Все еще получится, мадам, все образуется.
Я решила поговорить с мужем уже требовательно:
– Луи, Тереза родила сына…
Конечно, он понимал, о чем я. Дернул плечом:
– Я знаю.
– Сегодня торговки рыбой укоряли меня за то, что у нас с тобой нет детей.
Муж стойко молчал.
– Луи, ведь нужна всего лишь маленькая операция. Почему ты, такой сильный и бесстрашный, не можешь на нее решиться?
Снова молчание.
– Ты сделаешь операцию?
– Да.
– Когда? – я готова была закричать на весь Версаль.
– В свое время…
– Луи, когда подойдет это время? Я состарюсь, если ты будешь собираться слишком долго, и уже не смогу родить. Пожалуйста, сделай то, о чем тебя просят все…
Сказала и замерла. Именно то, что просили и даже требовали все вокруг, удерживало Луи от решительного шага. Я решила подойти с другой стороны:
– Ты любишь детей?
– Да.
– Хотел бы иметь сына.
– И дочь…
– Много сыновей и дочерей, Луи! Пожалуйста…
Ночью он был готов идти, но наступало утро и… все продолжалось. Я не могла понять, почему супруг оттягивает и оттягивает выполнение своего обещания.
Гросс-мадам Клотильду выдавали замуж. И снова наша семья связывалась браком с Савойской фамилией. Четырнадцатилетняя Клотильда перещеголяла даже своих старших братьев. Людовик и Станислав хоть были рослыми, а девушка казалась просто колобком. Мы все очень переживали, но жених не высказал никакого волнения по поводу слишком большой полноты своей невесты. Зато при дворе разошлась шуточка про обмен двух легких савойских принцесс на одну французскую тяжелую. Это было нечестно, потому что ни Жозефа, ни Тереза худобой не отличались. Вообще, из всех близких родственниц только я была стройной. Это, конечно, вдохновляло, но счастья не приносило.
Правда, и Жозефа не могла родить, оказалось, что у Станислава те же проблемы, что и у Луи, и он тоже чего-то тянул. Жозефа, похоже, ничуть не переживала. Она жила своей спокойной жизнью принцессы и не изъявляла особого желания заводить большую семью.
Полнота Клотильды не помешала ей стать женщиной в первую же ночь. Это было вторым ударом, значит, и в четырнадцать, будучи просто толстой бочкой, как Клотильда, рябой и краснолицей, как Жозефа, обладая кривыми зубами и длинным носом, как Тереза, можно быть для мужа желанной и родить ребенка? А я? Кому нужна моя красота, если от нее никто не рождается? У Шарлотты ребенок за ребенком, она скоро догонит матушку. У Амалии – тоже. У Леопольда и Фердинанда – дети. Только у меня никого, хотя я очень, очень хотела детей!
Временами, уединившись в Трианоне, я мечтала, как буду тетехать своих малышей, наряжать их, учить доброму и хорошему, чтобы они выросли достойными наследниками французских королей. Старший сын ведь будет королем. Теперь я точно знала, что ребенка надо учить этому с детства. И на всякий случай второго сына тоже. А дочек я буду заранее приучать к правильному поведению в обществе, чтобы не приходилось за полгода переучивать.
Но это все оставалось мечтами, а наяву Людовик вообще перестал ходить в мою спальню, потому что ему приходилось проходить через целый строй любопытствующих, внимательно наблюдавших, когда и с каким выражением король войдет к королеве и с каким выражением выйдет. Понимать, что все они обсуждают, чем мы занимаемся в спальне и получилось ли на этот раз, было тяжело. Выручила отдельная лестница, ведущая прямо из его покоев в мои.
Но и лестница ничего не изменила, операцию Луи так и не делал, а без нее все было бесполезно. Мне оставался один Трианон.
Неудачи в интимной жизни подтолкнули Марию-Антуанетту уделять особое внимание переделке Трианона, а еще светским мероприятиям. А что ей еще оставалось делать?! Часто было просто нечем себя занять. Огромное количество энергии не находило выхода.
Супруг занимался то совещаниями с министрами, то работой в своей мастерской, то охотой. Людовик не подпускал жену к делам, считая ее не способной, остальным она не интересовалась. Прошло то время, когда Мария-Антуанетта выслушивала его рассказы по истории Англии или пыталась разыскивать грибы в лесу, потому что мужу это интересно. Ездить верхом ей запрещено во избежание осложнений в будущем, ремонтировать замки или заниматься кладкой кирпичных стен королева просто не могла. Оставались Трианон и развлечения.
Супруги все больше отдалялись друг от друга. Сделай Людовик операцию и забеременей после этого Антуанетта, она бы не требовала от мужа больше ничего. Но почти ежедневно в той или иной форме выслушивать укоры, что не может родить наследника престола, и видеть, что муж ничего не желает делать для исправления ситуации, слишком унизительно. А ведь болтать начали даже на улицах Парижа, появилась масса листков с памфлетами по этому поводу. Кто мог их придумывать и печатать? Врагов было много, но скорее всего мадам Дюбарри, которая раньше занималась таким делом против ненавистного ей герцога Шуазеля, или принц Конти, оскорбленный неумным Толстым Максом во время посещения Версаля. Неважно кто, главное, что пасквили были и настроения они не поднимали.
Антуанетте было невыносимо каждую ночь убеждаться, что снова ничего не произойдет, и она стала явно избегать общества супруга. Теперь всю ночь напролет королева просиживала за карточным игровым столом, являясь в спальню на рассвете, когда королю уже пора было вставать.
Она кокетлива, но и только, как бы ни была легкомысленна Мария-Антуанетта, она прекрасно понимала, что ей не простят того, что легко простили бы другой. Все поклонники на расстоянии, даже безобидный флирт, резко прекращался, стоило заметить, что предмет флирта воспринимает все серьезно.