* * *
На фракийском берегу, отойдя подальше от разрушенной переправы, Дарий тоже встал станом. Нужно было привести в порядок остатки своего войска, посчитать выживших, подумать о том, как быть дальше.
Гобрий почему-то вспомнил большую груду камней, насыпанных по пути к скифским землям. Что, если сейчас приказать каждому выжившему забрать по камню? Пожалуй, останется достойный памятник потерявшим жизни или свободу в Скифии. Но предлагать такое смерти подобно, это Гобрий понимал хорошо, потому ничего предлагать не стал.
Дарий приказал собраться на совет. Военачальники, один мрачней другого, сидели вдоль стен, стараясь спрятать глаза. Но, случайно глянув на царя, Видарна изумился. Дарий был уверен в себе и решителен, словно и не было гонки последних дней и ночей, тревожного ожидания ионийцев с правого берега, переправы, гибели огромного количества воинов!
Голос Дария тоже был спокоен:
– Поход закончен.
Мог бы и не объяснять, и так понятно, что закончен. Военачальники косились друг на дружку, прикидывая, у кого оставалось больше воинов. Получалось, что у Видарны. Его бессмертные всегда рядом с царем и на лошадях, потому выжили. А ведь были и такие, чьи воины полностью полегли в степях или попросту были оставлены на милость победителей!
Царь царей повысил голос, все должны знать, что поход не был неудачным, что он, Великий Дарий, выполнил задуманное! И потомки должны верить, что он был великим не только по названию, но и по делам!
– Дело сделано! Мы можем уходить!
Гобрий с трудом сдержался, чтобы не пробормотать:
– Какое дело? И разве мы уходим, мы едва уносим ноги…
Но не пробормотал, хорошо понимая, что Видарна и Багадат внимательно, слишком внимательно следят даже за его губами. Сдержался, не выдал свои мысли ни взглядом, ни движением ресниц.
Царь царей окинул тяжелым взглядом склонившихся перед ним советников и военачальников, хорошо понимая, что большинство из них прячут свои мысли, опустив глаза вниз. Хотелось крикнуть: «Поднимите глаза, посмотрите мне в лицо! Не смеете?! Трусы!», но сказал другое:
– Скифы многие годы нападали на наши земли, брали дань с наших народов! Теперь нападений не будет! Я показал кочевникам свою мощь, отучил скифов переходить границы нашего царства!
Гобрий, и не он один, все же не выдержал, вскинул недоуменный взгляд на царя царей. О чем это Дарий? Скифы не нападали ни на кого в Персии уже больше семи десятков лет, а говорить о том, что их от чего-то отучили, совсем не стоило… «Показали свою мощь»… Смешно, едва унесли ноги, даже толком не вступив в бой с этими кочевниками.
Слова рвались у Гобрия наружу, губы едва сдерживались, чтобы не облечь мысли в звуки. Неужели царь не понимает, что он смешон в своих речах?! Неужели…
Додумать Гобрий не успел, его вдруг как огнем обожгла другая мысль: «А ведь он прав! Тысячу, много тысяч раз прав! Сейчас Дарий говорит не для нынешних воинов, тех, кто сам перенес ужас скифского похода, не обманут хвалебные речи правителя. Дарий говорит для потомков! Они должны помнить величие царя царей Дария Гистаспа!»
Пройдут годы и десятилетия, забудутся все тяготы скифского похода, потери, болезни, но вот эти люди, погибавшие в болотах Меотиды или в горящей степи, молившие пересохшими губами: «Пить!» и умиравшие от ран, должны верить, что терпели все не зря. Им едва ли не больше самого Дария нужна уверенность, что все жертвы не напрасны, что поход был успешным. Уверенные в этом воины постараются забыть страх перед кочевниками, дым степных пожаров, болезни от плохой воды или лихорадку, забыть мужество женщин на невысоких лошадках, которые, даже будучи в плену, не проронили ни слова, забыть того гелона, что ценой своей жизни завел огромное войско в гиблые места, забыть скифские стрелы и мечи, скифские ловушки… Но будут помнить, что навели ужас на кочевников одним своим появлением.
Несомненно, у Дария Гистаспа еще будут победы, он умеет учиться и извлекать опыт из ошибок. И скифов не забудет никогда. Сам не забудет, но остальным этого не позволит.
Гобрий понимал, что Дарий не напишет на Бехистунской скале о том, как удирал под покровом ночи от скифского царя, бросив на произвол судьбы раненых и больных, о том, как с дрожью ожидал ночью ответа на берегу Истра, моля Ахурамазду, чтобы ионийцы отозвались… Много о чем не напишет. И прикажет выкинуть из памяти мужество и хитрость скифов, их умение заманивать врага в ловушки, воевать почти без потерь.
Над притихшим лагерем неслись хвалебные гимны царю царей, правителю всей Азии Великому Дарию Гистаспу Ахемениду! Возносили их вполне искренне, самим персам тоже совсем не хотелось думать, что их царь и они сами сплоховали против каких-то скифов!
* * *
Милида брела через лес, не разбирая дороги. Если бы ее спросили, который день идет, не ответила бы сама. Вид у вдовы неважный, одежда оборвана, местами попросту повисла лохмотьями, давно не чесанные волосы спутаны, лицо и руки грязны, взгляд полубезумный. Она не знала, куда и зачем идет. Просто знала, что оставаться на месте нельзя. Когда вдову оставляли силы, она падала и засыпала там, где упала. Проснувшись, вставала и шла снова.
Вдруг ей послышались людские голоса и ржание коней! Не разбирая дороги, Милида бросилась туда через заросли, царапая руки и лицо, падая и тут же поднимаясь. Выйдя из кустов, она замерла. Прямо перед Милидой был стан Скопасиса! Мало того, неподалеку сам ненавистный вдове царь о чем-то разговаривал с проклятой персиянкой, от души смеясь! Рука Милиды сама потянулась к гориту за тремя оставшимися стрелами…
Сагир, как обычно в последнее время, сидел в стороне, мрачно разглядывая довольных, радостных людей. Им весело, они прогнали огромное войско со своей земли, вряд ли ойранцы снова сунутся, и теперь готовятся праздновать свою победу.
И вдруг его словно что-то толкнуло, сармат обернулся и, пораженный, замер. Мало кто сразу узнал бы в появившейся из-за кустов оборванке Милиду. Сагир узнал скорее сердцем, чем умом. Начав подниматься со своего места, чтобы подойти к вдове, сармат вдруг увидел, как она, не отрывая взгляда от Скопасиса, достает лук и стрелы!..
– Асиат, посмотри! – Голос Лейлы почти звенел от удовольствия. Амазонка ловко перекинула лук под колено, зацепила одну петлю тугой тетивы и, с усилием нажав на налучье, надела вторую на другой конец! Все, кто видел, рассмеялись. Лейле наконец, удалось самой надеть укороченную до прежнего размера тетиву на налучье. Со скифским луком такое проделать могут только сами скифы, сарматы или амазонки! Не каждому мужчине из чужого племени удастся справиться с тугой тетивой. Бывшей персиянке это умение тоже далось не сразу.
Асиат, смеясь, вынула из ушей и подала Лейле свои сережки:
– Бери! Ты заслужила!
Смеялся и Скопасис:
– Ради такого подарка стоило учиться!
Девушка протянула руку за сережками и тут… В голове Лейлы только успела мелькнуть мысль: «Не может быть!» Одновременно раздались теньканье тугой тетивы лука, посылающего стрелы, и короткий вскрик. Резко выпрямившись, персиянка заслонила собой Скопасиса, приняв две стрелы на себя.