Лукреция прошептала:
– Что будет, если догадается отец?!..
Джулия улыбнулась:
– Он догадался в первый же день. Это он попросил сказать, чтобы вы были осторожны.
– И он не сердится?
– Твой отец тебя обожает и хочет только одного: чтобы ты была счастлива. Но все же будь благоразумна.
Чезаре уехал по делам, жизнь потекла по-прежнему, но теперь Лукреция знала себе цену, как любовнице, и смотрела на Джованни совсем другими глазами.
Их отношения, но только не супружеские, все же немного наладились, муж стал хотя бы разговаривать с женой, проводить некоторое время с ней и перестал шляться по ночам к Алиетте. Этому способствовал и разговор, который произошел у него с кардиналом Асканио Сфорца. Просто кардинал понял, что ни к чему хорошему такое пренебрежение своей супругой графа Пезаро не доведет. И так Папа уже недовольно косился на зятя.
– Джованни, что происходит?
– Я выполнил то, чего от меня требовали – женился на дочери Борджиа.
– Женился? Это ты называешь женитьбой? Тебя завтра же с позором разведут!
– Но Его Святейшество сам дал понять, что пока трогать его дочь не следует, она слишком молода.
– Но разговаривать с ней, как с женой, ты можешь? Или понтифик просил тебя отворачиваться, когда на тебя смотрит Лукреция? Какого цвета у нее глаза?
– Не знаю, – удивился Джованни.
– Не сомневаюсь. Ты хоть заметил, что она хороша собой и умна?
– Все равно она не подходит мне.
– Почему?
– Если она дочь Папы, то незаконнорожденная, если нет, то дочь какого-то Джордже ди Кроче. Кто это, мелкий секретаришка кардинала? Я граф Пезаро из рода Сфорца!
– А она Борджиа, каким бы именем ни была названа! И принесла тебе тридцать тысяч дукатов, которые ты не получишь, потому что воротишь нос. Это немалые деньги при твоем собственном доходе.
Конечно, понимание, что его могут лишить обещанного, при том, что он уже немало потратился на свадебные расходы, основательно портило настроение графу Пезаро. Но то, что ему приходится продавать свое графское достоинство, злило его еще сильней.
– Зря я согласился на этот брак…
Кардинал понял, что давить на племянника именем Борджиа и деньгами не стоит, попытался подойти с другой стороны.
– Джованни, а ты пробовал посмотреть на нее не как на дочь понтифика, а просто как на Лукрецию? Поверь, она доброжелательна, образованна, умеет поддержать разговор…
– О нарядах я не разговариваю.
– И все же, дай мне слово, что в ближайшие три дня ты попытаешься хотя бы не отворачиваться от жены. Если не заметишь в ней ничего хорошего, я не стану настаивать…
Ладно, три дня можно и вытерпеть дурацкие женские ужимки. Небось, эта Лукреция только и болтает об украшениях и тряпках.
Джованни согласился пытаться поддерживать разговор с супругой, но только на три дня. Кардинал Асканио хитро улыбнулся: я посмотрю на тебя, дорогой племянник, уже завтра…
В тот же вечер граф Пезаро, тяжело вздохнув, направился к супруге поближе, приветствовал и молча встал рядом. Лукреция почти удивленно подняла на Джованни глаза, она привыкла, что муж держится от нее как можно дальше.
Сфорца испытал первое удивление – глаза Лукреции оказались голубыми и блестящими. И болтала она с приятелем своего брата Доменико вовсе не об украшениях… Они говорили о поэзии, причем обсуждали Флорентийский кружок Лоренцо Медичи. Лукреция с явным удовольствием прочла:
– Помни, кто во цвете лет, —
Юн не будешь бесконечно.
Нравится – живи беспечно:
В день грядущий веры нет.
Доменико рассмеялся:
– Лукреция, никто лучше вас не декламирует «Вакхическую песню» Лоренцо Великолепного. А как вам нравится Луиджи Пульчи?
– Насмешник, временами злой! Но забавный.
– Чем же? Я обожаю его «Моргайте».
– И после этого вы твердите, что он не насмешник? А как же «Бека да Дикомано»? – Лукреция покосилась на мужа и поняла, что тот не читал никакой «Беки…», чуть улыбнулась и объяснила: – Луиджи Пульчи норовит всех передразнить. Вы помните у Лоренцо Великолепного «Неча да Барберино», это пастушеские стихи о возлюбленной? Не помните? Пастушок обещает своей возлюбленной любой подарок, только чтобы пришла на свидание, готов даже отдать собственные косточки, чтобы из них сделали для любимой бусы.
Джованни смотрел на Лукрецию во все глаза, она вовсе не самовлюбленная глупышка. Привыкла, конечно, к вниманию, обожанию, поклонению, но вполне доброжелательна, кардинал Асканио прав.
– А Пульчи передразнил, он тоже восхищается возлюбленной, хотя та у него мала ростом, кривобока, хрома, с бельмом на глазу и бородой…
Доменико поспешил тихонько исчезнуть, пусть супруги сами обсуждают, достойна Бека да Дикомано восхищения крестьянина Путо или нет. Джованни этого даже не заметил.
– Я не столь хорошо знаю поэзию Лоренцо Великолепного.
– Неудивительно, он флорентиец и больше известен там. Мне очень хотелось бы побывать во Флоренции. Вы там бывали?
– Нет, дальше Милана, честно говоря, не ездил.
– А чем знаменит Пезаро? Ну, кроме того, что там наверняка красивое море.
– Вы знаете, где расположен мой город?
– Конечно, брат показывал мне на карте Италии.
– Я не подозревал, что вы умеете разбираться в картах…
Лукреция чуть лукаво улыбнулась:
– Errare humanum est (человеку свойственно ошибаться)…
Рядом раздался голос кардинала Асканио:
– Stultum est in errore perseverare (глуп тот, кто в ошибках упорствует)!
Джованни нахмурился, похоже, его супруга даже латынью владеет лучше, чем он.
Очень быстро граф Пезаро убедился, что не одной латынью. Лукреция созналась, что отец частенько позволял ей присутствовать в библиотеке, когда обсуждались весьма важные дела, латынь она слышала с малых лет и учила в монастыре.
– У Его Святейшества и раньше была прекрасная библиотека, а теперь тем более. Он тоже любит поэзию и вовсе не возражает, чтобы я читала даже Пульчи! – смеялась Лукреция. – Скажу по секрету: эти стихотворения привез из Перуджи Чезаре.
К удовольствию от общения с умной девушкой у графа добавилось опасение, что придется заняться собственным образованием, которое, конечно, куда проще, чем у того же Чезаре, учившегося в университетах Перуджи и Пизы.
Папа заметил оживленную беседу между дочерью и ее супругом. Может, наладится…
Граф Пезаро держался теперь с Лукрецией доброжелательно, но в спальню к ней по-прежнему не ходил.