Чтобы выглядеть чище какого-то человека, вовсе не обязательно отмываться, можно облить его грязью куда большей, чем собственная. Лукреция отнюдь не была невинной и строгой в поведении, скорее наоборот, но грязь, которой ее поливали в слухах на улицах Рима, превышала разумные пределы. Подливал масло в огонь секретарь Папы Иоганн Бурхард, записывавший вроде только происходившее в Ватикане, но как записывавший! Если он не знал окончания какой-либо истории, то легко придумывал последнюю фразу записи такой, чтобы читатель мог довершить описание при помощи разнузданного воображения. Что можно представить себе после слов «…и удалились в покои Папы, где провели больше часа…»? Кому придет в голову подумать об обсуждении серьезных вопросов в кабинете? Конечно, только объятья отца и дочери. Какой ужас!
Конечно, Лукреция понятия не имела, что там пишет Бурхард в своем дневнике, но вместе с остальными придворными немало страдала от его требований – Иоганн Бурхард был церемониймейстером. Причем церемониймейстером с большой выдумкой и очень жестким. Все важные приемы и праздники, касавшиеся Папы, проходили по придуманному им сценарию, расписанному по минутам, с оговоренными каждым шагом и жестом. Когда и как подойти к понтифику, как поцеловать его руку или ступню, как поклониться, как повернуться… все это стало при Бурхарде законом, иногда страдал и пытался угомонить не в меру ретивого церемониймейстера даже сам понтифик. Помогало мало.
Чезаре продолжил расспрашивать сестру:
– А он тобой?
– Чезаре, я его жена согласно венчанию и буду стараться стать таковой в действительности. Я рожу Джованни сына, даже нескольких, он полюбит меня. Не переживай, я сумею стать хорошей женой…
– Может, не стоит стараться?
– Как это?
– Мы найдем тебе лучшего супруга…
– Кто «мы» и зачем искать?
– Мы с Его Святейшеством. А искать стоит в другой стороне. Сфорца больше не нужны Ватикану, если хочешь, мы освободим тебя от этого мужа.
В слове «освободим» Лукреции послышалась угроза жизни графу Пезаро, она даже вскочила:
– Нет, нет, Чезаре! Я стану Джованни хорошей женой, а он мне хорошим мужем! Не нужно освобождать!
Кардинал только вздохнул, до чего же глупы эти женщины, даже самые умные! Если Лукреция Борджиа способна, как клуша, носиться со своим недоумком мужем, то что говорить об остальных? Он, правда, признавал, что Санча сообразила бы куда быстрее, но мысль о том, чтобы подсказать решение проблемы Санче, а та научила бы Лукрецию, Чезаре выбросил сразу.
Вздохнув, Чезаре тоже встал и поцеловал сестру в голову:
– Что за глупости приходят тебе в голову? Я только прошу не слишком стараться. Одна мысль, что моя сестра будет унижаться перед супругом, почти вымаливая у него внимание к себе, приводит меня в ярость. Ты гордая женщина и не должна стараться завоевать его внимание. Пусть он старается завоевать твое!
Чезаре сознательно нажимал на гордость сестры, он знал, что эти слова засядут у Лукреции в голове, и она действительно не станет сильно стараться завоевать сердце графа Пезаро.
Но уйдя от сестры, Борджиа размышлял не о Лукреции, а о… Санче и себе. Ну почему, почему судьба так несправедлива к нему?! Почему все лучшее достается братьям?! Совершенно неспособный к военному делу Джованни носит форму, а он, Чезаре, всегда мечтавший о завоеваниях и карьере, подобной Цезарю, сутану? Они с Лукрецией настоящие Борджиа, вполне достойные всего лучшего и способные завоевать мир. Имей возможность выбирать жену, он выбрал бы собственную сестру, выбрал бы Лукрецию, имей возможность выбирать карьеру – стал бы военным. Но Лукреция замужем за недоумком Сфорца, а сам Чезаре кардинал!
Руки сжимались в кулаки, но что он мог сделать? Лукреция добьется своего и родит от графа Пезаро сына, а в Рим вот-вот вернется Джованни и снова станет первым, потому что ему дозволено то, что нельзя Чезаре. Это основательно подпортило настроение кардиналу; вернувшись в свои покои, он категорически отказался надевать сутану, чтобы отправляться на службу, на которой должен присутствовать.
– Я болен, мне вреден воздух Рима и нужно немного подышать другим!
Из Рима действительно разъехались все: Лукреция, Адриана и Джулия в сопровождении Джованни Сфорца и мужа Джулии Орсини отправились в Пезаро, Папа уехал в загородное имение, Чезаре отправился на виллу Фарнезе. И не только из-за римской жары или желания действительно подышать свежим воздухом – в Рим привычно пришла чума…
Но если Чезаре и даже Папа уехали тихо и почти незаметно, проводы обожаемых понтификом женщин вылились в грандиозное событие, но не в виде праздника, а в виде сумасшедшей суеты. Обе красавицы заявили, что не могут ехать без своей свиты, без множества слуг и охраны. Джованни Сфорца хватался за голову, видя, как с каждой минутой растет кортеж Лукреции, Джулии и Адрианы. Казалось, такая толпа просто не поместится на узких улочках Пезаро, да и как их прокормить?
Папа с тоской смотрел на большую процессию, сопровождавшую его дорогих девушек, так хотелось поехать с ними, но возможности сделать это не было. Когда кортеж красавиц скрылся из вида, понтифик со вздохом отправился в кабинет заниматься делами. И за что глупым Сфорца и Орсини такие женщины? Ни тот, ни другой не способны оценить красоту, которая им досталась.
Родриго Борджиа вспомнил недавний разговор с сыном. Чезаре прав, все лучшее достается недостойным, а тем, кто достоин, приходится за свое бороться и надеяться только на собственные силы. Папа подумал, что лукавит сам с собой, и ему, и его сыновьям, и дочери многое досталось легко, это стоило честно признать.
Но он невольно сравнивал своих детей. Любимый сын Джованни Борджиа, ему всегда приходилось помогать больше, поддерживать, и что? Джованни женили на достойной, весьма достойной девушке, сделали герцогом Гандийским, в его руках все, о чем только можно мечтать в его годы, но уже немало слухов, что герцога Гандийского силой заставили посещать спальню своей супруги, что он неподобающе ведет себя в Испании, бездумно транжирит деньги отца… Если так пойдет и дальше, то рассчитывать на сильную руку сына не придется.
Конечно, Борджиа прекрасно понимал, что куда лучшим полководцем был бы Чезаре, но этому сыну уготовано другое поприще. Как бы ни противился сам Чезаре, Борджиа надеялся, что он будет Папой следом за отцом. У Чезаре хватит ума и хватки, чтобы удержать все завоеванное, да не просто удержать, а приумножить.
Чезаре тот, на кого можно положиться, ему двадцатый год, а ума как у сорокалетнего умудренного жизнью мужчины. Но главное – он больше остальных чувствует себя Борджиа и это же внушает Лукреции…
Мысли понтифика снова вернулись к дочери и любовнице. Как они там в дороге? Лукреция у него умница, многие, даже Чезаре, недооценивают именно ум в этой прелестной головке. Эта юная женщина способна править королевством! Сейчас Папа очень жалел, что навязал ей такого слизняка-мужа. Ну, ничего, пусть пока поживет в Пезаро, Борджиа даже себе до конца не сознавался в причинах, по которым отправил дорогих женщин в такую даль.