Он прошелся по большому кабинету, чуть постоял, потом вздохнул:
– Джованни отказался от своего ребенка, а Родриго ты оставишь в Риме, я позабочусь о внуках, не бойся.
Лукреция ахнула:
– Вы… знали?!
– О Джованни и твоем первом малыше? Конечно, плохим бы я был отцом, если бы не догадался и не проследил за тобой. Я читал его письма к тебе раньше тебя самой. Но не думаю, что в Пезаро твой брак был бы счастливым. Граф Пезаро из тех, кто в своих неудачах всегда винит других. Ты знаешь, что он продавал секреты неаполитанцев французам?
– Что?!
– Да, дочь моя.
– Почему же его не судили?
– Потому что тогда он был твоим мужем. И все-таки хорошо, что вас развели.
– А почему убили Альфонсо, мы ведь так любили друг друга?
Александр тяжело вздохнул:
– Он умудрился поссориться с Чезаре. Очень жалею, что помогал его возвращению, это была верная гибель.
– Все, кто ссорится с Чезаре, погибают?
– Не все, но многие. Ничего не говори ему о ребенке Сфорца, пусть думает, что это дитя Педро Кальдеса.
– Несчастный Педро, ему пришлось заплатить за это заблуждение жизнью.
– Он и так много знал, как и Патецилия. Ты знаешь, что бывает со слугами, которые много знают.
Лукреция вздохнула, да, она прекрасно знала, так поступали все, иначе слуги могли бы просто продать секреты хозяев, хотя относительно Педро и Пантецилии она была в этом не уверена. Напротив, казалось, они даже под пытками не сказали бы лишнего слова.
Понтифик действительно отправился по Папской области, а за себя управлять светскими делами Ватикана оставил дочь. Это было неслыханно!
Сначала кардиналы взвились, словно им наступили на любимые мозоли, немного успокоились, когда выяснилось, что вмешиваться в церковные дела Лукреция не собирается. И все равно их оскорбляло само понимание, что Папа оставил регентом не кого-то из многоопытных кардиналов, а молодую женщину, о которой ходило столько совсем нелестных слухов.
– Завтра Ватикан превратится в бордель! – Мнение было если не единодушным, то очень распространенным.
Советником при Лукреции Папа оставил восьмидесятичетырехлетнего кардинала Джорджио Косту. Престарелый служитель Церкви принял такое поручение со вздохом: как он станет советовать строптивой красотке? В первый же день после отъезда хозяина Ватикана кардинал, вздыхая и охая, поплелся в кабинет Папы, чтобы представить его дочери вопросы, которые предстояло обсудить на ближайшем заседании. Он решил для себя, что посоветует донне помалкивать и только важно кивать, все остальное скажу за нее.
Лукреция пока волновалась не слишком. Кардинала Косту она встретила с полнейшим почтением, поцеловала руку и пригласила к большому столу, где обычно сидел Александр, обсуждая какие-то вопросы со своими советниками. Было заметно, что дочь понтифика чувствует себя в этом кабинете хозяйкой, она уверенно села на стул рядом со стулом Папы. Косту понравилось то, что Лукреция не заняла место понтифика, а еще, что она весьма скромно одета, никаких глубоких декольте или вызывающих украшений, все спокойных тонов без обилия золота.
Но куда больше был поражен кардинал, когда понял, что и голова у дочери Александра работает отлично. Кардинал не был особенно близок к семейству Борджиа и способностей Лукреции не знал, но и не был настроен к ней предвзято, наверняка хитрый Александр нарочно выбрал такого наставника дочери. Лукреция спокойно взяла протянутый Косту список тем для завтрашнего Совета, пробежала его глазами и кивнула. Кардинала немало подивило это спокойствие, ведь список был на латыни.
Косту все-таки решил посоветовать женщине молчаливо кивать. Неожиданно Лукреция согласилась:
– Я и сама об этом думала, негоже мне говорить в присутствии князей Церкви. Но сейчас мы можем обсудить эти вопросы, чтобы я понимала, о чем пойдет речь? Если у вас нет времени, чтобы познакомить меня с проблемами, может, это сделает кто-то из секретарей?
– Я сам с удовольствием объясню.
Выходя после долгой беседы с Лукрецией из кабинета понтифика, кардинал Косту удивленно качал головой, если бы кто-то прислушался, то услышал, как он бормочет под нос: «А говорят, что она безмозглая распутница…»
Примерно это же подумали и остальные кардиналы, пришедшие на следующий день на обычный Совет. Их было немного, большинство лишь презрительно поморщились, мол, идти советоваться с легкомысленной женщиной – лишь зря тратить время. Зато те, кто все же пришел, не пожалели.
Они дивились и дивились скромности и толковости молодой женщины, все больше недоумевая, откуда взялись слухи о ее распутстве. Лукреция прекрасно справлялась с возложенными на нее обязанностями. Нет, она не молчала на заседаниях, как советовал в первый день кардинал Косту, напротив, задавала вопросы, советовалась, обсуждала, временами приводя в настоящее замешательство кардиналов.
Когда понтифик вернулся, большая часть Совета, то есть те, кто не игнорировал молодую женщину в качестве регента, были ею совершенно очарованы. Она толковая правительница, а что до распутства… то на то она и женщина. Доказывать князьям Церкви свою добродетельность Лукреция, конечно, не стала, с нее хватило репутации разумной.
Как могла относиться к Лукреции Борджиа Изабелла д’Эсте, дочь Эрколе д’Эсте, герцога Феррары, внучка короля Ферранте, к незаконнорожденной дочери страшного Борджиа? У Изабеллы в роду только правители, и какие! Сестра Беатриче была замужем за Лодовико Моро, сама Изабелла жена Франческо Гонзага… А Лукреция? Дочь какой-то Ваноцци Катанеи, уже дважды побывавшая замужем, причем первый муж Джованни Сфорца сбежал и довольно долго жил при дворе самой Изабеллы, рассказывая о семействе Борджиа такие страсти, что слышавшие эти рассказы хватались за сердце. Второго мужа вообще убили, и ни для кого не секрет, что сделали это по приказу Чезаре Борджиа.
Теперь по настоянию Папы Альфонсо д’Эсте должен стать третьим супругом страшной красотки.
У Изабеллы смешалось столько чувств в душе, что ей и самой сложно разобраться. Но все эти чувства были не в пользу Лукреции.
Оскорбленное достоинство (в их семью войдет незаконнорожденная!), страх перед жестокостью Борджиа, опасения за брата, презрение к женщине, совершившей инцест, к той, от которой сбегали мужья, нежелание родниться ни с кем из Рима… Но было еще одно чувство, в котором Изабелла ни за что бы не призналась не только кому-то, но и самой себе. Она привыкла царить, привыкла во всем быть первой – самой красивой, самой разумной, самой богато одетой… единственной, достойной внимания. Изабелла всегда стояла на ступеньку выше остальных.
Как-то незаметно вровень с ней, а то и выше встала младшая сестра Беатриче, бывшая замужем за Лодовико Сфорца по прозвищу Моро. Тощий подросток, не представлявший собой ничего, постепенно превратился в настоящего лебедя, с ней считался разумный муж, она верховодила не просто при дворе, а в Милане вообще, ее волей Лодовико отодвинул своего племянника Галеаццо и сам стал править, у Беатриче был блестящий двор, при котором прекрасно себя чувствовали художники, поэты, даже сам великий Леонардо. И Беатриче он написал, а вот Изабеллу изобразил всего лишь на рисунке. Старшая сестра не смогла убедить Великого Мастера создать свой портрет.