Середа, узнав о ярости Чекана, возмущался, мол, давно говорил, что эту балаболку нельзя брать с собой. Все вопросы были сняты, как только Чекан своими глазами увидел, как казнили чужестранца, нарушившего какое-то правило.
– Чего это? Это вот за то, что за кусты не убежал, а за юртой помочился?! Ну…
У него не нашлось слов, чтобы выразить свое возмущение, но, встретившись с жестким взглядом князя, Чекан как‑то сразу осел и только со вздохом пожал плечами:
– Чего ж… нельзя так нельзя… Мы ж тоже не позволили бы…
А что именно не позволили, не придумал.
Но еще через пару дней Чекана уже не интересовали ни украшения, ни даже продажные женщины, он увлекся другим.
– Александр Ярославич, может, и нам ихних коняк прикупить, а?
– Зачем, своих мало? Да и не нравятся они мне, низкие, медленные…
Чекан мотал головой, не в силах высказать свое изумление.
– Так ведь какие животины! Эти безбожники своих коняк не кормят!
– Как это? Скотину не корми, она же сдохнет.
– Во-от!.. Это другая сдохнет, а сей конь сам себе еду найдет! Ага, раскапывает под снегом остатки прошлогодней травы. Так это же не все, они своих лошадей доят, а еще… – лицо Чекана передернуло, как от огромной мерзости, – кровь у них пьют.
Это князь видел и сам, коня повалили на землю, видно, подрезали жилу, и один за другим приникали к разрезу ртом, когда поднимали головы, вокруг рта было красно от конской крови. Александра едва не вывернуло, когда понял, что делают, но как осуждать чужие обычаи?
Кони действительно не только не требовали еды и заботы, но кормили и одевали своих хозяев, конь давал молоко, кровь и мясо, после своей смерти кожу и шерсть, его не требовалось даже ковать, копыта низкорослых лошадок были тверже подков. Вот и крутил головой от восхищения Чекан. Но князь отказался покупать лошадей, своих достаточно, напротив, даже нескольких подарили позарившимся ордынцам.
Батый не спешил беседовать со строптивым коназем урусов. Он тянул время не зря, люди хана исподтишка следили за Искандером, слушали его разговоры, наблюдали за тем, как ведут себя братья по отношению друг к другу…
Прошло немало дней, прежде чем хан решил, что старшего из братьев можно допускать к себе…
Наконец пришел вызов, Батый назначил встречу. Сначала требовалось одарить не только самого хана, но и его жен, наложниц, советников и еще много, много кого. Это было сделано, не зря мы тащили столько барахла и побрякушек. Нужные люди вызнали все, что понадобится, подсказали те, кто уже бывал в Орде, в том числе советники Ярослава Всеволодовича, потому подарками мы запаслись. Особенно ханшам нравились меха и побрякушки.
День встречи настал, с утра все были в мыле от приготовлений, начистились, надраились, что твоя палуба в ожидании адмирала. Блестели, как медные котелки.
Князя предупредили, что к хану пойдет только он, но мы с Лушкой все равно увязались следом. Я еще и еще раз повторяла князю Александру, что он обязательно должен напомнить обо мне и попросить Батыя обратить внимание на поднос и открыть шкатулку.
– Ты мне можешь объяснить, что там?
– Вот выйдем от хана живыми, объясню.
– Хан звал только меня.
– Скажи обо мне, позовет и меня тоже.
– Почему ты так уверена?
– Говорили же, что у хана к нам с Вятичем, а особенно ко мне, отдельный интерес.
Слова про отдельный интерес князь едва ли понял правильно, но махнул рукой:
– Тут самому бы выжить.
– Если Батый увидит то, что на подносе, он не посмеет тебя тронуть. Есть у нас с ним одна тайна, князь, потом расскажу. Главное, чтобы подарки дошли до его глаз.
Наконец за князем пришли посыльные.
– С богом! – Александр Ярославич размашисто перекрестился.
Я обратила внимание, что монголов это вовсе не коробило, хочешь – крестись, хочешь – молись Аллаху, кому угодно, только не нарушай в их ставке их правила поведения.
Слуги несли за нами большие короба с приготовленными подарками хану. Когда приблизились к Батыевым шатрам, Александр едва заметно усмехнулся – это были шатры венгерского короля, захваченные при набеге и, видно, так понравившиеся хану, что взял себе. Богато расшитые полотна дополнительно украшены какими-то золотыми вышивками, наверху развевался стяг самого хана. Вокруг центрального шатра неглубокий ров, словно обозначение места, на той стороне стража. К входу вела дорожка, вдоль которой по обеим сторонам стояли свирепого вида монголы в рысьих шапках. Сразу за ровчиком по обе стороны дорожки в землю воткнуты два больших копья, от одного к другому натянута веревка, получалось вроде ворот. За копьями два костра. Тоже верно, когда-то предки руссов верили, что Огонь-Сварожич защитит от дурных намерений, покажет, если кто рядом с недобрыми мыслями.
Пока ничего поганого или колдовского не требовалось, меж костров пройти – что же в том обидного? Сначала по дорожке понесли короба с дарами, стоявшие рядом с кострами женщины, волосы которых заплетены во множество косичек и увешаны всякой всячиной, внимательно следили, чтобы не вспыхнул огонь сильней, показывая недоброе. Нет, горел ровно. Теперь сделали знак князю Александру Ярославичу, чтоб остановился и подождал, когда позовут в шатер. Остальные стояли в стороне, к хану допускали только одного князя.
Князь стоял спокойно, высокий, прямой, невозможно красивый, блестя на солнце золотыми пряжками и кольцами легкой кольчуги, которую надел просто ради обозначения своего статуса воина. Все понимали, что такого не согнешь, даже не сломаешь, его можно убить, но нельзя унизить. И даже у кебтеулов, неподвижно застывших у входа в ханскую юрту, шевельнулось сожаление, что такой красавец и опытный воин (а многие знали о блестящих победах молодого коназа урусов) найдет свою смерть из‑за нежелания кланяться вопреки своей вере.
В шатер унесли дары коназа Искандера, вдруг у Батыя будет хорошее настроение, и он решит простить молодому урусу непослушание? Текли томительные мгновения, показавшиеся всем часами…
Высоко в небе стояло солнце, кружила какая-то птица, дул легкий ветерок, было так хорошо и покойно. Но это у природы, а люди напряжены до невозможности. Я не могла стоять рядом с князем, мы были в стороне, стараясь вообще не попадаться на глаза его охране. Я просто издали видела, как напряженно выжидает Невский.
Внутри росла уверенность в том, что если Батый что-то сделает с Невским, то я нарушу все свои обещания Вятичу, ворвусь в ханский шатер, перебив всех его кебтеулов, и лично растерзаю хана, как бульдог тряпичную куклу, даже если при этом сдохну от вони. И пусть тогда делают со мной все, что хотят, вернее, смогут. За Невского я вполне могла уничтожить всю ставку, а заодно и половину войска.
Секунды тянулись со скоростью часов. Даже птица в небе махала крыльями так, словно двигалась в замедленном кино. Никакое понимание, что ожидание события неимоверно растягивает время, не спасало от нервной трясучки.