А еще у него есть Огуль-Гаймиш, от которой не стоило ждать ничего хорошего. От яда не спасет никакая молитва.
Гуюк знал чем брать, он предложил назвать наследниками ее сыновей. Но это сегодня, а что будет завтра? Конечно, ему совсем не нужна Сорхахтани-женщина, ей полсотни лет, на таких не женятся, но ему нужна ее мудрость, ее имя, ее авторитет. Хитрый Гуюк, что и говорить, хитрый…
И отказать трудно, но не потому что очень хочется стать Великой хатун, а потому что опасно, как отказать хану?
Но она не была бы мудрой, умеющей примирить всех, сгладить все острые углы Сорхахтани-беги, если бы не нашла выход:
– Я благодарна тебе за это предложение, Великий хан. Будь мне поменьше лет, я бы его приняла, но мое чрево уже пусто, я пережила тот возраст, когда могу стать чьей-то женой.
Что за дура?! Она решила, что Гуюку нужны от нее дети? Хан раздраженно поморщился:
– Я же не рожать тебя зову.
– Великий хан, что скажут люди? Что ты взял в жены старуху, потому что нет молодых?
Гуюка не обманул мягкий, убедительный тон, хан понял, что Сорхахтани просто боится, и понял, чего именно. Она правильно боялась, становиться Великой хатун, да еще и согнав с такого места Огуль-Гаймиш, очень опасно. Она не хочет, просто не хочет ни во что ввязываться, предпочитая пересидеть, пока другие схватываются между собой. Она подождет, пока племянники будут рвать друг дружке горло, чтобы потом власть взяли ее дети. Она права, тысячу раз права, но он не позволит свершиться этой правде!
И все же хан сделал еще одну попытку, слишком заманчивым мог оказаться результат:
– Монголия может развалиться на отдельные куски. Объединившись сейчас, мы можем уберечь ее от этого.
Говорил тихо, совсем тихо, чтобы подслушивающие, а хан не сомневался, что вокруг множество ушей, не разобрали самых важных слов. Сказал и уставился в лицо Сорхахтани. От ее ответа зависело многое, очень многое для всех монголов. Ждал, что попросит хотя бы подумать, но хатун покачала головой:
– Негоже старой вдове снова становиться чьей-то женой, даже твоей, Великий хан…
Гуюку очень хотелось крикнуть: «Дура!» Думать о том, что скажет молва, когда решается судьба самого государства!
Он с трудом сдержался, лишь пожал плечами и поднялся:
– Надеюсь, ты будешь в здравии и твоя семья тоже.
Сорхахтани проводила его до выхода, просила передать привет Великой хатун, желала здоровья и сил, что-то еще говорила, но он уже не слушал. Сорхахтани-беги перестала существовать для Гуюка, она не поняла или не приняла его замысла, ради которого хану пришлось так унизиться. Теперь Гуюк не сомневался, что она заодно с Бату-ханом и что они договорились.
С помощью той женщины, что приехала из Сарая? Нет, он не настолько глуп, чтобы попасть в такую ловушку, слишком заметна эта женщина, чтобы ее отправлять с тайной миссией, скорее это для отвода глаз. Хан усмехнулся: он сделает вид, что поверил, за уруской и ее спутниками станут следить, но позволят уйти, а вот с Сорхахтани-беги и ее советников глаз не спустят совсем другие люди…
А для самого хана сейчас главное другое – нужно разоружить тумены Сорхахтани. У нее осталось войско Толуя и часть туменов самого Чингисхана. Отправляясь на Бату-хана, их нельзя оставлять за спиной, опасно. Не хочет Сорхахтани быть Великой хатун, пусть теперь кусает локти, она не будет никем. Но сначала он разберется с Бату-ханом.
И снова тихий голос рассказывал о происходившем:
– Великий хан предложил Сорхахтани-беги стать ее мужем…
– Что?!
– Но она отказалась, – быстро уточнил голос.
Некоторое время хатун молчала, потом чуть сдавленно поинтересовалась:
– Когда?
– Вчера.
На сердце словно кинули горсть раскаленных угольев, так его обожгло. После еще одной паузы Огуль-Гаймиш вздохнула:
– Иди…
Она шла на свою половину, ни на кого не глядя, словно боясь расплескать свои мысли или выдать их. Никто не должен знать, что у Великой хатун на душе и в мыслях. Даже Великий хан не должен.
А были они невеселыми.
Огуль-Гаймиш сидела подле своего шатра и смотрела в голубое небо. Служанки заботливо укрыли хатун теплым меховым халатом, все же холодно вот так рассиживаться на весеннем ветру… Немного погодя она действительно замерзла и зашла внутрь, уютно устроившись подле очага. Красивая юрта, красивая женщина, все красиво, только женщина почему-то грустная и задумчивая.
Гуюк предложил Сорхахтани стать его женой… вчера предложил… а ей даже не сказал ни слова! К чему ему эта старуха, ведь она намного старше самого хана? Сорхахтани, конечно, мудра, слов нет, но ведь ее сын Мунке ровесник Гуюку.
В Огуль-Гаймиш боролись разум и чувства, разум твердил, что это просто хитрый ход Гуюка, чтобы связать по рукам и ногам сторонницу Бату. Все прекрасно понимали, что Сорхахтани на стороне этого хана, тем более ее сын Мунке для Бату лучший друг. Если бы Сорхахтани стала женой Великого хана, то ей выгодней на белой кошме Гуюк, чем даже ее сын Мунке. Для себя Гуюк поступал правильно. Для себя… а для нее, Огуль?
Сердце сжималось от понимания, что ее предали. Сердце не желало слушать о выгоде, о хитрости, о расчете, оно знало одно: муж предпочел ей старуху. Женщина брала в Великой хатун верх над правительницей. К женской обиде добавилась обида советчицы: и не сказал ей ни слова! Гуюк, который советовался с Огуль хотя бы в шутку, на сей раз предпочел даже промолчать. Она, мать его сыновей, последней узнает о предложении хана, и кому? Сопернице! Ненавистной ей Сорхахтани, которая и так норовит захватить всю власть в Каракоруме под видом того, что город стоит на землях ее улуса!
Горло сжималось от одной мысли, как Сорхахтани посмеялась над глупым племянником и над ней, Великой хатун! И дал ей возможность посмеяться муж. Отказала… конечно, ей небось и бохтаг снимать при муже нельзя, лысая вся! И грудь повисла до пояса…
А если бы не отказала? Огуль-Гаймиш вдруг пронзила мысль: какой женой стала бы Сорхахтани?! Сделать младшей женой вдову своего дяди Толуя, всеми любимую и уважаемую Сорхахтани Великий хан не мог, значит, она стала бы старшей женой, Великой хатун. Во время походов правила бы страной… сидела рядом с Великим ханом на приемах… А она, Огуль-Гаймиш? Стояла бы внизу в ряду других жен и кусала губы от досады?
Даже если бы муж привез себе жену из вечерних стран и сделал ее хатун, Огуль-Гаймиш не так обиделась, просто нашла способ поставить новую жену на место, и все. Но не Сорхахтани-беги! Неужели она с Туракиной-хатун не допустили на белую кошму Ширамуна для того, чтобы одна была отравлена, а вторая уступила свое место сопернице? Нет уж, Гуюк, не бывать тому.
Огуль-Гаймиш знала, что она будет делать. Муж унизил ее одним своим предложением старухе, а потом еще тем, что сделал это за ее спиной. Ну что ж, в ответ она просто не будет мешать людям, которым мешает сам Гуюк, и никого ни о чем не предупредит. Этого будет достаточно. Теперь Огуль-Гаймиш из советчика превратилась в наблюдателя, она решила не говорить о предсказаниях шаманов. Хан смеется над ее увлечением? Пусть смеется, она не станет настаивать и навязывать свои знания.