— Не отдадим, как кияне, своих богов на поругание! Ни к чему нам цареградские крестители!
Хорошо зная укрепления города, Добрыня повел свою дружину со стороны Словенского конца. Услышав о том, Угоняй позвал жителей Торговой стороны уйти на противоположную к детинцу. Послушались немногие. Одним не верилось, что Добрыня, которого в Новгороде впервые назвали князем, пойдет против воли города. Другие просто боялись, что их дома пограбят без хозяев. Зато Угоняй со своими быстро разобрали часть Великого моста, чтобы Добрыне не перебраться на другую сторону. Такого в Новгороде не бывало…
Добрыня попытался уговорить ильменцев сдать город без боя, даже на разобранный мост пошел, кричал, чтоб одумались, не препятствовали его дружинникам. В ответ с той стороны ему казали кукиши и даже голый зад, насмехались. Добрыня сердился, топал ногой. Потом на порушенный мост вытащили два потока — камнеметные машины.
Солнце играло на воде множеством солнечных бликов, в мутной воде Волхова плескалась рыба. Далеко на берегу Ильменя переругивались рыбаки, чего-то не поделив. Немолчного гама торга сегодня не было, не до торговли, когда город пополам разделился.
На Торговой стороне увидели, как в поток заправляют большой камень. Стоявший рядом с Добрыней дружинник ахнул:
— Неужто метать станут?!
Стали. Первый камень сильно взял в сторону Людина конца и на мост не попал. Дружинник схватил Добрыню за руку:
— Пойдем, князь, отсюда. Не ровен час попадут…
Но Добрыня стоял неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Такого от новгородцев он не ожидал. С Неревской стороны полетел второй камень. Теперь не промахнулись, раздался страшный треск, и возле ног Добрыни провалились доски. Князь отшатнулся, потом бросился с моста поскорее. А сзади с хохотом кричали, что его дом уже порушили, а родню побили. Крик заставил Добрыню снова замереть. Дом порушили?! Родню побили?! Какие после того уговоры?!
Путята, завидев Добрыню, все понял и без слов. Теперь участь той стороны была решена, Добрыня надругательства не простит! Только напасть надо хитро, чтоб своих всех не положить, ведь что на Неревском конце, что на Людином с оружием против встанет каждый.
* * *
Жить спокойно Рогнеде не удалось и в монастыре. Даже матушка Ирина подивилась, что за судьба такая? Если что-то случалось, там обязательно оказывалась инокиня Анастасия.
Рогнеда показала себя, когда возили на торг запасы и рукоделие, сделанные монахинями. Все тот же тщедушный мужичок Ефим по прозвищу Косой, потому как его глаза смотрели в разные стороны, с помощью сестер погрузил в сани большую бочку с солеными огурцами, которые всегда удавались монахиням, а потому пользовались спросом, и широко перекрестился:
— Ну, с богом!
На торг кроме Рогнеды отправились еще две инокини. Рогнеда не торговала, но считала деньги. Собственно, долго сидеть им не пришлось: вышитые платы разобрали в одночасье, больно хороши, а огурцы здоровенный детина, отчего-то сначала долго стоявший безмолвно, запросил все сразу. Только вот был он без лошади, потому просил везти все прямо к себе на двор, немало приплатив за саму бочку и за доставку. Рогнеде очень не понравилась необходимость ехать куда-то, да еще и за этим бугаем. Она давно приметила недобрый взгляд мужика, одетого в огромный тулуп. Из-под шапки, надвинутой почти на нос, так и зыркали маленькие, поросячьи глазки, нечесаная бородища торчала лопатой, а на его ладони запросто мог уместиться полугодовалый ребенок. Почему-то подумалось, что попадись кто в такую лапищу, шею свернет вмиг! Но распоряжавшуюся торгом Ефимию мужик не насторожил, ради доплаты она готова везти бочку не то что ему на двор, но и в Чернигов, если спросит.
Поехали. Дворы на узкой улице с обеих сторон отделены высокими тынами, за которыми надрывались собаки. Теперь не по себе стало и остальным монахиням. Косой Ефим щурился во все стороны, видно прикидывая, как будет выбираться обратно. Чуть успокоился, когда понял, что улица не тупиковая, проехать вперед все же можно. Почти в конце нее покупатель вдруг сунул пальцы в рот и свистнул так, что спокойная монастырская кобылка, ни разу за все время не прибавившая шагу, даже когда ее усиленно подгоняли, вдруг заржала и почти встала на дыбы. С трудом осадив лошадь, Ефим заворчал на детину:
— Ну чего ж ты так-то?.. Чего ж?..
Монахини смотрели не на лошадь, а на вышедших из ближайших ворот таких же здоровенных мужиков. Рогнеда вспомнила, как глазел на деньги, получаемые монахинями за рукоделие, тот, что купил огурцы, и нутром поняла, что никакие соленья им не нужны. Она стояла в санях, держась за бочку и оглядываясь. Путь вперед заступили вышедшие из ворот, сзади покупатель. Что делать? Кто-то из монахинь, уже осознавших, что дело худо, ойкнув, тихо сполз вниз. Кажется, это была Ефимия. Но сейчас не до нее: Рогнеда чуть подалась вперед, ее рука соскользнула и оказалась в бочке. Мгновенно сообразив, она вытащила три здоровенных огурца и один за другим… швырнула их в мужиков, преграждавших путь. Метнула ловко, потому как два попали, мужики выругались, одновременно схватившись за лица.
— Гони! — перепуганная кобыла рванула с места скорее от крика женщины, чем от кнута возницы, тем более что тот попросту повалился в сани рядом с бочкой.
Вслед за ними бросился опомнившийся лжепокупатель, но еще два огурца полетели теперь уже в него. Мимо шарахнувшихся из-под копыт мужиков они пронеслись достаточно быстро, но не достаточно для того, чтобы удрать от преследования совсем. Слишком узкая улица не давала лошади заметно прибавить шаг, а сзади уже догоняли, страшно ругаясь, тати. Ефим опомнился и схватил вожжи, а Рогнеда потребовала от своих подруг:
— Помогите!
Втроем они сумели перевернуть здоровенную бочку прямо под ноги мужикам. Мало того, что бочка перегородила собой улицу, так еще и огурцы рассыпались от одного тына до другого. Под страшную ругань преследователей удалось выскочить на соседнюю улочку, куда-то повернуть, потом еще…
Преследователей уже не было, но где они оказались сами, монахини не знали. Беспомощно крутил головой Ефим, кобыла и та нервно перебирала ногами, готовая в любой миг снова рвануть с места. Рогнеда пыталась вспомнить, сколько раз они поворачивали, едучи сюда, и сколько обратно. Зимний день короток, вот-вот начнет смеркаться, как тогда быть? Не то что ограбят, но и убьют, прежде надругавшись! Вдруг княгиня заметила знакомый тын с насаженным на него конским черепом. Только бы не увидели остальные, не то визга не оберешься! Косой собрался еще раз повернуть налево, но Рогнеда остановила его:
— Подожди. Нам нужно до конца этой улицы и там вниз к Подолу.
— С чего ты взяла?
— Езжай! — не могла же Рогнеда рассказывать, что бывала в этой части Киева у ворожеи. Старуха жила недалеко, когда-то княгиня ходила к ней по этой улочке, и сейчас вдруг осознала, какой опасности подвергалась, навещая такое беспокойное место.
В конце улицы действительно оказался спуск к Подолу, он был крутоватым, монахиням пришлось вылезать из саней и идти рядом, придерживая их, чтобы не скользили. Зато когда выбрались, не сговариваясь вздохнули с облегчением. Все же долго не могли прийти в себя. Как добрались до монастырских стен и не помнили. На следующий день с хохотом рассказывали о том, как Анастасия швыряла в татей солеными огурцами!