После двух дней раздумий все же приняли решение выходить, причем немедленно. Позже можно не успеть добраться до хороших мест, застрять в болотах на год. Начались невеселые сборы в дорогу.
Очнувшийся на третий день Первак с трудом сообразил, где он и что произошло. Сначала полыхнула мысль, что не предупредил об опасности сородичей! Потом понял, что лежит дома и в тепле, значит, все в порядке.
У очага сидела с какой-то работой Порусь, тихо потрескивали поленья в огне, было тихо и спокойно. Сколько же он пролежал и где остальные?
Порусь, заметив, что князь зашевелился, отложила в сторону шитье и подошла:
– Лежи, не шевелись, сейчас попить дам.
Питье было приятным, но Перваку не до того.
– Позови князей.
– Они далеко в лесу. Готовятся. Мы уходим, Первак.
Первак почти с горечью усмехнулся: все верно, к чему Родам Словена и Руса пропадать вместе с ними? Но, оставшись одни, сородичи самого Первака пропадут. Им не справиться с громилами с каменными топорами. Что ж, новые друзья имеют право покинуть эти места, жизнь дороже.
А Порусь, заботливо поправляя шкуру, которой укрыт князь, что-то рассказывала. Прислушавшись, Первак обомлел. Уходить собрались все вместе, причем немедленно, чтобы не застрять в растаявших болотах. Перваку стало тоскливо: он идти не сможет, значит, обречен? Отвернулся к стене, делая вид, что спит, лежал и вспоминал молодые годы, когда был силен как бык, мог в одиночку ходить на медведя, не знал усталости…
Князь повспоминал, а потом и не заметил, как снова уснул. Проснулся, услышав чьи-то голоса. К Словену и Русу пришли трое – Чигирь, Одул и Ворчун. Потоптались у входа, дали себя уговорить пройти и сесть, долго не могли решиться начать разговор. Потом Одул вдруг рубанул рукой воздух, словно отсекая все сомнения:
– Мы… остаемся!
– Чего?!
– Остаемся мы. – Это уже Чигирь. – Ты, Рус, не смотри так, мы же понимаем, что старые, хромые, не дойти, а быть обузой не хотим.
– Нам по снегам не пройти ни на лыжах, ни без. Лучше детей сберегите, мы свое отжили, – встрял и Ворчун.
– Все сказали? – расхохотался Рус. – А теперь слушайте меня. Повозок видели сколько сделали, на большие лыжи поставили? Вот в них и поедете вместе с детьми! Укроем вас шкурами, укутаем, чтоб не померзли, и поедете.
Старики заметно смутились:
– Да к чему мы вам… тяжко тащить-то будет…
– Не на себе же, по снегу потащим.
У Ворчуна слезы навернулись на глаза, стал растирать тыльной стороной ладони:
– Ты… князь… – а что, сказать так и не смог. Видно, старики уже примирились с тем, что останутся помирать в брошенной веси.
Первак понял, что и он не пропадет. Глаза тоже вдруг непривычно защипало. Никогда в жизни Первак не плакал и теперь не мог понять, почему щиплет.
Снова дальний путь, правда, никогда родовичи не ходили зимой, но жизнь все заставит делать.
Собравшись идти, весь разорили сами, чтоб вражинам по весне ничего не досталось. Скарб, что не увезли, сложили в один большой костер, дым поднялся до небес, унося с собой многое любовно сделанное человеческими руками.
Наконец пришло время отправляться, еще раз оглядели весь, посмотрели друг на дружку, обговорили, как станут идти, и Словен махнул рукой, чтоб двигались. Как и раньше, впереди шли самые сильные, пробивая снежный путь, и замыкали тоже сильные – если кто обессилеет или отстанет, чтобы поддержать.
Рус шел одним из последних, вместе с Вуколом таща большую повозку с медными и серыми камнями. Кто знает, придется ли такие найти? Порусь в середине обоза везла Полисть, как и остальные женщины своих ребятишек. На первом же привале князья просили об одном: передним не торопиться, остальным стараться не отставать, длинный обоз тяжело охранять, и ему тяжело помогать.
Они пробирались глухоманью, где если и ступала нога человека, то так давно, что лес позабыл об этом. Непуганые звери и птицы, нетронутые места. Иногда лес так городился буреломом, что у людей холодело на сердце от мысли о том, какие великаны накидали огромные деревья. Иногда подлесок стоял сплошной стеной, пролезть сквозь которую можно едва ли юркому собольку. Тогда приходилось делать большие обходы.
Уже после первого привала порядок изменили: теперь Рус ушел вперед, пробивая путь не своими лыжами, а широкой повозкой, которую потом бросал и возвращался помогать отставшим. Для родовичей привычно, князь двигался так все эти годы, а новым сородичам диво. Родовичи довольно смеялись:
– Это же наш князь!
В самых разных повозках – больших и совсем маленьких – ехали укутанные, так что видны одни носы, дети.
Двигались не столько медленно, сколько недолго, на ночевку остановились рано, пока готовили шалаши, нодьи, стемнело, уставшие люди засыпали с кусками во рту.
Рус подошел к Словену:
– Нужно не так. Мы с первым светом выйдем вперед, пробьем путь, но не чуть, а много дальше, подготовим все для ночевки.
Теперь самые сильные были распределены иначе: трое вместе с Русом ушли далеко вперед, таща за собой широкие повозки, по их следу двинулся остальной обоз. Порусь почти не видела мужа, тревожно билось сердце: куда это он ушел? Но князю не до своей семьи, на его плечи снова ложилась ответственность за слишком многих, чтобы он мог думать только о Поруси и Полисти.
Четверых, ушедших вперед, действительно не видно, только широкая полоса утоптанного снега под ногами. Смотрели на нарисованное на бересте охотниками, сравнивали с тем, что видели, и пробивались к реке, по льду идти будет легче. Пусть получалось не прямо, зато не нужно рубить лес и перетаскивать повозки через пеньки или обходить лесные завалы.
Выбравшись на лед, пошли быстро. Конечно, ременные лямки от повозок набили плечи, но как без них? На себе много не утащишь, а уж детей тем более. Рус шел и думал, что, сколько будет жить, столько придется постигать новое. Они много лет шли, только когда тепло, приходилось ждать, пока все подсохнет, потом тащиться через болота и продираться сквозь густой лес, потому что плыть против течения невозможно. А нужно было идти зимой по льду! Пришла мысль, что в повозки вот так же можно запрячь лошадей! Но у родовичей не было теплой одежды, они не умели ставить нодьи, а без этого никак. Верно: век живи – век учись.
Широкая полоса вывела родовичей на лед небольшой речки, крепкий мороз сковал ее воду, бежалось легко и даже весело. Повозки перестало трясти, и убаюканные дети быстро заснули. Легче пошли повозки, легче стало людям. Правда, не обошлось и без падений, и без слез тоже.
Порусь все тревожно вглядывалась в даль: где там Рус? Не выдержала, догнала Словена, спросила.
– Он ушел вперед, как всегда, Порусь, ты что, князя забыла?
Солнышко уже почти коснулось верхушек деревьев, а Словен все не объявлял остановку для ночлега. Передние убежали далеко, их не было видно, что ж теперь, всю ночь за ними гнаться? Этот вопрос возник у многих, помнили, сколько провозились, готовясь к первой ночевке.