Дамы уже выплеснули свой гнев и изложили все известные им факты, теперь оставалось только ждать решения генерала. Конечно, они предпочли бы еще пару часов помотать ему нервы, перемывая косточки ненавистной невестке, но Люсьен объявил, что им с братом нужно поговорить по государственным делам. Государственные дела мадам Летицию не интересовали вовсе, она их не понимала и не принимала.
Мать и сестра Наполеона уехали.
Сам он сидел в кресле, мрачно уставившись на горевший огонь. Наполеон любил тепло, заставляя разводить огонь в каминах даже в июле, если лето было не слишком жарким, в Париже после египетской жары ему и вовсе казалось зябко. А тут еще остывший, холодный дом…
– Люсьен, ну почему я столь несчастен в браке? Неужели развод мой удел? Развожусь!
– Никакого развода! Ты с ума сошел?
Жозефина, сама того не подозревая, получила неожиданную поддержку.
– Но она изменяет мне! Даже сейчас отсутствует дома.
– Разводись, но только позже.
Наполеон не понял брата:
– Почему не сейчас?
– Наполеон, ты можешь сейчас забыть о своей неверной супруге и подумать о Франции и делах?
– К чему они мне…
Люсьен не обратил внимания на любовные страдания брата, не лучшее ли лекарство от них деятельность? Он убеждал и убеждал Наполеона, что Франция готова к падению Директории, рассказывал, как французы ждут появления сильной личности, которая разогнала бы эту камарилью из пятисот хапуг и их помощников.
По мере того как дрова в камине прогорали, мысли Наполеона все дальше уходили от неверной супруги и возвращались к власти во Франции.
– Люсьен, ты знаешь, меня действительно хранит звезда! Она просто сопровождала нас всю дорогу обратно, горела перед самым носом корабля, потому нам удалось проскочить мимо англичан!
Люсьен не слишком приветливо покосился на блестевшего глазами брата. При чем здесь звезда, власть брать надо!
А Наполеон продолжал твердить о своем божественном предназначении, о том, что он должен стать божеством…
– Брат, хватит об избранности и божественности, подумай лучше о жизни.
Результат такого совета оказался неожиданным, Наполеон… залился горькими слезами, упоминанием своей жизни он считал только воспоминания об отсутствующей жене.
Пришлось Люсьену начинать все заново:
– Ты разведешься с ней, но только не сейчас. Франция не простит тебе неурядиц в семейной жизни сейчас, ты должен быть недосягаем для сплетней толпы. Потерпи…
Когда Люсьен уходил, Наполеон был готов терпеть, однако пустая постель и спальня, где все пахло и напоминало Жозефину, вернули его к мрачным мыслям.
Не менее мрачен был и Эжен. Он отправился к сестре:
– Гортензия, я ведь нарочно предупредил мать, что мы возвращаемся. Неужели хоть сейчас она не могла удержаться и побыть дома?
– Я получила твое предупреждение, когда она уже уехала…
– Куда?!
– Вам навстречу.
– Мне-то хоть не лги! Ее не было в Лионе!
Гортензия залилась слезами:
– Эжен, мама действительно поехала навстречу вам в Лион. Она очень торопилась и очень радовалась, что с вами обоими все в порядке.
– Этот… Шарль бывал здесь?
Могла и не отвечать, поток слез объяснил Эжену, что бывал, и часто. И все же что-то не так…
– Когда она уехала?
Гортензия ответила.
– Как же мы могли разминуться?
Эжен достал доступную ему карту… дороги от Парижа на Лион две, одна короче и весьма дурна, вторая длиннее и получше, на ней немного городов и городков, потому Наполеон решил ехать именно так, ведь каждый город норовил задержать продвижение организованной встречей, а генерал спешил к супруге в Париж.
Но и Жозефина тоже должна бы ехать по этой дороге, там можно легче достать лошадей, и сам путь наезжен.
– По какой дороге поехала мама?
– Не знаю…
Во время скромного обеда на следующий день Эжен словно невзначай заметил, что в Лион ведут две дороги, а потому легко разминуться, особенно если спешить и поехать по менее удобной, зато более короткой…
Наполеон сделал вид, что замечания не заметил, но по тому, как он на мгновение замер, Эжен понял, что услышан. Однако сын не мог продолжать дальше, просто потому что сам не был уверен в действиях матери. Оставалось ждать, когда та приедет.
Жозефина возвращалась домой в исключительно мрачном настроении, она прекрасно понимала, что уже напели в уши Наполеону его мать и сестры, что успели рассказать братья, сознавала, что теперь развода не избежать. Но в каждом городе, каждой деревне, на каждом шагу она встречалась со свидетельствами, что ее мужа не просто знают во Франции, а почти боготворят, надеясь как на спасителя. Французам казалось, что только молодой генерал Бонапарт и способен разогнать зажравшихся буржуа и навести в стране порядок.
Жозефине было наплевать на политику, но она осознала, что потеряла того, на кого могла опереться на долгие годы. На волне всеобщей любви к Наполеону она вдруг осознала, что ей дорог этот «кот в дырявых сапогах». Креолка многое отдала бы, чтобы вернуть время на пару месяцев назад, когда еще можно было выгнать Ипполита Шарля и попытаться ублажить семейку Бонапарт. Теперь все было потеряно, мать и сестрицы уже вторые сутки убеждали Наполеона в подлости его супруги, а сама супруга где-то отсутствовала. Все точно как в прошлый раз, но тогда она действительно была с любовником, а сейчас… Но разве теперь Наполеон поверит?
Она ожидала худшего – семейной сцены, угрозы развода, но того, что произошло, не ждала никак.
Для начала ее просто не пустили в дом! Нет, сам особнячок на улице Виктуар был освещен, хотя огни горели и не во всех комнатах. Однако служанка через дверь сообщила, что генерал распорядился собрать ее вещи и отправить в Мальмезон, мол, мадам теперь будет жить там!
– Но уже почти ночь! В Мальмезоне пусто и нетоплено! Я не могу туда ехать!
– Но, мадам, вас не велено пускать.
Она поняла, насколько все серьезно, принялась звать самого Наполеона, стенать, даже колотить ногами в дверь!
Конечно, он все слышал и позволил впустить жену, но только до завтрашнего утра.
Жозефина бросилась к спальне, дверь оказалась закрыта и ни на какие мольбы не открывалась. Она опустилась прямо на пол подле двери, прижалась к ней и принялась, рыдая, уговаривать хотя бы выслушать ее. Муж был неумолим, он вообще не отвечал, видно понимая, что, стоит уступить хотя бы на шаг, простит все.
В коридор перед спальней вышел Эжен, мать бросилась к нему:
– Эжен, умоляю тебя, заступись хотя бы ты!