– Мама…
Жозефина уже догадалась, о чем сейчас скажет дочь. Конечно, рано или поздно это должно было случиться! И как она ни пряталась от такой мысли, словно ребенок от страшных видений ночью под подушку, она ждала случившегося.
– Да, дорогая.
Дочь молчала, но уже по ее вдруг осунувшемуся лицу, по тому, что глаза застыли в немом вопросе «что делать?!», было ясно, как мучителен предстоящий разговор. Жозефина решила сделать шаг навстречу. В конце концов, она сама подтолкнула дочь навстречу отчиму, столько раз твердила о том, что отчим хорош всем…
– Ты беременна?
Несколько мгновений Гортензия смотрела на мать широко раскрытыми глазами, потом разрыдалась, бросившись ей на грудь. Жозефина гладила ее волосы, плечи, тихонько уговаривая:
– Ну, ну, успокойся… Тысячи женщин носят детей, рожают их… Я вот родила вас с Эженом и ничего, как видишь, осталась жива…
– Я не о том…
– Об отце ребенка? Знаю. И это не страшно. Что-нибудь придумаем…
– Как сказать ему?
– Я сама скажу. Сколько времени?
– Задержка несколько дней…
– Так, может, еще ничего не определено?
– Нет, все так, такого не бывало раньше…
И тут Жозефина решилась на трудный вопрос:
– Гортензия… прости меня, но ты уверена… что это… его?..
– У меня больше никого не было!
Девушка снова горько заплакала. Мать подняла ее голову за подбородок, поцеловала в нос, вытерла рукой слезы:
– Так что же ты рыдаешь? Родить ребенка от Наполеона… Как бы я мечтала быть на твоем месте!
– Что мне делать?
– Мы подумаем. Пока ничего никому не говори. И перестань реветь! В конце концов, ты дочь супруги Первого консула и приемная дочь Первого консула! А еще, надеюсь, мать будущего императора!
Гортензия хлюпнула носом и чуть улыбнулась. Императора… это уже совсем смешно. Пока она будущая мать незаконнорожденного ребенка от Первого консула.
Жозефина еще раз попросила дочь пока молчать:
– Вдруг это ошибка? Я пока посоветуюсь с Ленорман…
Гортензия не слишком любила гадалку Марию Ленорман, но помнила, как ту ценила мать, и промолчала. В конце концов, для нее сейчас не это главное. Там внутри уже зародилась, в этом Гортензия ничуть не сомневалась, новая жизнь. Это наверняка перевернет все ее собственное существование. Что может придумать мама?
Жозефина могла сколько угодно разыгрывать перед дочерью понимание и мудрость, в действительности она была в ужасе. Сдержавшись, пока разговаривали, она всю ночь не могла уснуть, крутясь с бока на бок.
Понимала ли, что делает, когда не стала противиться близости дочери и мужа? Понимала, но надеялась, что Гортензия отвлечет неверного Наполеона от других женщин. Уж лучше она, чем чужие.
Но представить себе, что дочь может забеременеть от Наполеона, не могла. Она столько лет твердила, что отсутствие детей его проблема, что поверила в это сама. Да и как не поверить, ведь у нее-то дети были, а у него никогда, ни от одной из любовниц. И Наполеон поверил.
А теперь вдруг вот такое. Она не сомневалась в искренности Гортензии, дочь не могла обмануть ее, а сама Гортензия клялась, что спала только с отчимом. Это означало, что дети у Наполеона все же могут быть. Оставалась робкая надежда, что ошиблась сама Гортензия. А если нет, и если у нее действительно будет ребенок от отчима?
Конечно, падчерица Первого консула девушка красивая, вокруг толпа желающих жениться на ней, тот же Дюрок хоть завтра подпишет брачный договор, и скрыть ее беременность до времени тоже можно, Жозефину беспокоило не это.
Если смогла забеременеть Гортензия, значит, рано или поздно сможет и другая? Что сделает Наполеон тогда? Случится то, о чем сама Жозефина боялась и думать, – консул разведется с супругой и женится на какой-нибудь молодой овце, которая нарожает ему целое стадо!
Была еще одна проблема – скрывать от Наполеона беременность Гортензии тоже опасно: что, если рожденный ею ребенок, даже если это девочка, будет очень похож на отца? Наполеон никогда не простит ни жене, ни падчерице такого.
Положение казалось безвыходным. Было от чего не спать…
Жозефина усмехнулась: когда Гортензия была еще девочкой, ей не понравился Наполеон и для матери оказалось трудностью их примирение. Жозефина долго добивалась, чтобы муж и дочь стали друзьями. Слишком большими друзьями…
Так ничего и не решив, она заснула. Вернее, решила погадать у Ленорман.
Как назло, Наполеона не было в Париже. Но Жозефина и впрямь времени не теряла, она отправила Луизу с запиской к Ленорман с просьбой приехать в Мальмезон. Гадалка поспешила, она понимала, что первая дама Франции не стала бы так срочно вызывать, если бы не случилось что-то важное.
– Мадам Ленорман, мадам Жозефина ждет вас…
Мария Ленорман лишь на мгновение остановила свой взгляд на мадам Дюшатель и вдруг довольно отчетливо произнесла:
– Вы будете причиной больших неприятностей Жозефины.
– Я? Чем же?
– Избегайте внимания супруга той, которой служите.
Дюшатель, которая служила супруге Первого консула, вздрогнула:
– Но почему?
Гадалка не стала отвечать.
Жозефина не слышала этого предупреждения, иначе постаралась бы заранее удалить из своего окружения красивую блондинку. Но тогда супругу Первого консула интересовало совсем иное.
Жозефина тепло приветствовала пожилую уже гадалку, пригласила садиться, поинтересовалась, не нужно ли ей чего-то.
– Вы не затем меня позвали, мадам.
Ленорман достала карты.
– Что вы хотите знать?
Жозефина знаком приказала удалиться камеристке и обернулась к Эмилии де Лавалетт:
– Дорогая, проследите, чтобы нам никто не мешал, мадам Ленорман любит тишину…
Когда дама удалилась, плотно прикрыв за собой дверь, Жозефина тихонько поинтересовалась:
– Что будет с моей дочерью. Она… может родить ребенка…
Глаза Марии Ленорман лишь чуть блеснули, она уже поняла, что именно интересует первую даму Франции, а вернее, мать Гортензии и супругу Наполеона.
Карты легли веером… Ленорман долго и пристально смотрела на них, потом разложила снова и снова. Все это молча, сосредоточенно, словно советуясь сама с собой. Жозефина так же молча и сосредоточенно ждала. Она хорошо знала, что Ленорман каждый раз выбирает новое гадание, иногда это карты, иногда большой хрустальный шар, иногда капля крови в воде, как было при их первой встрече, иногда просто кофейная гуща…
Сейчас карты, значит, так нужно.
Наконец Ленорман откинулась на подушку, заботливо подложенную под ее спину Жозефиной.