– С чего это?! – взвился Лазарь. – Мою соль и в Холм! – Но, встретившись взглядом с Яковом, сник. – Я сам повезу.
– И то дело, – согласно кивнул тот. – А мы тебя защитим. Ну что ж, боярин, пойдем, поговорим о том, как ты княжьи земли и доходы раздаешь.
Разговор был коротким, Яков, стараясь не растерять запала, передал слова Даниила: черниговских бояр не принимать, земли отдать галицким из тех, что князь укажет. Коломыйскую соль отписать самому князю.
У Доброслава руки чесались скрутить кукиш под нос этому щуплому боярину или вообще придавить, как клопа, об стену, но вспомнил дружину, которую тот привел, а также обещание еще двух, и осекся. Только руками развел:
– Ну что я могу сказать?
По знаку хозяина слуги принялись живо метать на стол всякую всячину, но Яков поморщился:
– С собой дружине что дай, а за столом рассиживаться не буду.
– Что так, Яков Дядькович? Где это видано, чтобы гость только на порог и тут же с порога?
Доброслав поневоле говорил это в спину удалявшемуся Якову. Вышло довольно забавно: рослый Судьич торопливо семенил вслед за важно вышагивавшим щуплым Яковом, почти заглядывая в глаза, а тот и внимания не обращал. Только на крыльце стольник обернулся к хозяину и укоризненно покачал головой:
– Недобро нас тут приняли, оттого и нет желания хлеб-соль испробовать. Прощай, боярин, свидимся в Галиче, может, там приветливей будешь.
Борясь с желанием придавить Якова одним пальцем, Доброслав вымученно изображал улыбку на лице:
– Недобро приехал, Яков Дядькович, недобро и уезжаешь. Не моя в том вина, твоя будет.
– Сделай, как князь велел, коли не хочешь, чтобы вины еще больше было. Прощай.
Обоз вышел вместе с дружиной, сопровождавшей Якова, но, когда отъехали от Бакоты подальше, что-то обеспокоило стольника. Он всегда нутром чуял опасность, так и на этот раз. Ни с того ни с сего вдруг велел остановиться перед леском и выслал вперед догляд. Так и есть, ждали их, если бы не убереглись такой остановкой, то все сразу попали бы в засаду.
Охрана Лазаря билась наравне с дружиной князя, вместе сумели разметать нападавших, но чьи, не дознались. И хотя было ясно, что местные, никого винить не получалось. Яков был зол по-настоящему:
– Доброслав ваш дурень! Ежели теперь князь со всей дружиной придет, то камня на камне не оставит!
Но он недооценил боярина, тот, видно, поняв, что засада провалилась, отправил следом своих людей вроде как для поддержки. Десятник больше по сторонам глазами зыркал, чем о помощи заботился, и Яков погнал такого помощника, мол, сами не слабые, справимся. Дальше ехали уже спокойно, но немного погодя стольник вдруг велел подозвать к себе Лазаря. Тот прибежал, путаясь в длинной шубе, запыхался. Яков показал, чтоб сел в сани рядом, чуть помолчал, чтобы прочувствовать момент, и вздохнул:
– Мыслю я, князю нет выгоды твой обоз гнать в Холм, а потом еще куда. – Лазарь заметно напрягся, пытаясь догадаться, что за этими словами последует. – И ты ему тоже вряд ли надобен…
Стольник почувствовал, как похолодело внутри у нового приятеля, усмехнулся, точно аспид перед жертвой:
– А вот езжай ты, Лазарь Домажирич, куда ехал, продавай эту соль, только половину денег князю завези али перешли с надежными людьми. А ежели схитрить вздумаешь, вот тогда мы тебя на березе-то и вздернем!
Голос был ласковый-ласковый… он так и проникал в душу, слова падали, как камни, и ложились на сердце тяжким грузом.
Лазарь быстро закивал:
– Сделаю, боярин, все сделаю! Не по своей же воле соль возил, с разрешения.
– Ну вот и ладно, считай, на сей раз князь тебе разрешил.
Почувствовав, что у Даниила сил из-за татар не убыло, а, напротив, прибавилось, потому как принял к себе всех дружинников, кто без дела остался, с ним справиться трудно, галицкие бояре побежали один перед другим поскорей выслуживаться. Из Перемышля приехал Григорий Васильевич, стал на Доброслава хулу возводить, мол, это поповский внук всех баламутил, а следом с такими же словами, только против самого Григория, явился Доброслав.
Со вчерашнего небо хмурилось, никак солнышку не пробиться через плотные тучи. Осень раньше времени пришла на землю, и хотя дождя не было, на душе у всех хмуро и неспокойно. Спокойствию браться неоткуда, вокруг еще столько разора, столько трупов, столько беды!
Но на душе у Даниила муторно не только из-за ненастья или галичских бояр, которые теперь друг на дружку хулу возводили.
Угровский епископ Иоасаф, прослышав, что Киев без духовного пастыря стоит, самовольно объявил себя русским митрополитом. Но Михаилу Всеволодовичу не понравилось, и он, вернувшись в Киев, самозванца скинул и поставил митрополитом своего – игумена Спасского монастыря в Берестове Петра Акеровича. Даниил в ответ перевел Угровскую епархию в Холм и поставил епископом Иоанна.
Негоже получалось, князья епископов ставят, годных себе, и даже митрополитов. Совсем безвластье на Руси…
А лаяться с галицкими боярами заочно Даниилу надоело, и князь призвал обоих спорщиков в Галич на суд, куда привез из Холма и Иоанна.
Он стоял у окна, глядя на двор, где красовались друг перед дружкой Доброслав и Григорий. Оба важные, словно и не бояре даже, а князья, разодетые, разнаряженные, у обоих подле стремени пешцы оружием звенели. Особенно выделялся Доброслав, желавший показать Якову, что его блеск в Бакоте ничто по сравнению с боярским. Даниил фыркнул:
– Ты глянь на них! Друг на дружку хулу возводят, мне жалуются, а ослабь я завтра руку свою, меня вместе предадут!
– Никогда, Данила, эти галицкие бояре под тебя добром не встанут!
– Значит, в яму оба пойдут!
Сказал – сделал, оба жалобщика и наветчика попали в яму, иного выхода Даниил просто не видел. Оба виновны, обоим верить нельзя, предатели, а значит, самое место им в яме.
Только сделал-то как! Для начала Даниил не стал звать обоих бояр в дом, так и продержал на дворе. Высиживать на конях было нелепо, получалось, перед кем красовались-то, перед дворней княжеской? Первым слез Доброслав, сделал это важно, поводья бросил своему пешцу, точно король какой… А дальше был конфуз! Дорогу на крыльцо ему заступили дюжие дружинники.
– Чего это? – не понял Доброслав. – Я к князю!
– Сказано, ждать на дворе, князь выйдет, – голос согласно росту и стати в плечах, хотя бы и шепотом сказал, вся округа услышала, а тут загромыхал. Оглянулись и те, кто до сих пор не обращал внимания. Григорий тоже с коня слез и теперь стоял, хмыкая в усы. Унижение соперника всегда удовольствие.
Доброслав зубами заскрипел: ну, Даниил, погоди, покажу тебе еще! Не один ты князь на Руси!
– А где князь-то? Чем занят? – спросил и сам испугался, вдруг ответит гридь что-нибудь непотребное. И вовсе смутишься.