– Вы, женщины, глупы. Вам дана такая власть над мужчинами, что и подумать страшно. Вот ты можешь делать со мной все, что захочешь, пока я не взял тебя на ложе. Пока я хочу тебя, я в твоей власти…
Елена вспомнила старуху, говорившую ей то же самое еще в юности.
– Но когда я взял, ты уже в моей! Так что подчиняйся, милая, повернись-ка вот так! И выгнись, выгнись…
Деифоб уже спал, а она размышляла. А есть вообще любовь?
В городе каждый день погребальные костры, смерть, кровь, слезы… После гибели Гектора, а потом Ахилла словно что-то разладилось в войне с обеих сторон, раньше проходили больше поединки, на которые собирались смотреть с двух сторон, а теперь это были кровавые бойни, противники не желали не только уступать друг другу, они не позволяли раненым спасаться среди своих и не давали забирать убитых. Если был убит троянец, то он оставался валяться на горе родственникам до самой ночи, чтобы к утру от тела не осталось и костей. Если погибал ахейский воин, то его норовили спешно изуродовать до неузнаваемости или вообще захватить с собой, чтобы ночью выбросить со стены тем же падальщикам.
Страшно, люди по обе стороны стены озлоблены, они уже не желали ничего, кроме крови, гибели противников и жестоких убийств. Троянцы прекрасно понимали, что пощады, если город падет, никому не будет, а потому защищались с особым упорством и ожесточением.
Елена вместе с другими женщинами ежедневно ходила к воротам, но уже не на стены смотреть на поединки, а помогать раненым. Забыв обо всем, перевязывала, смывала кровь и пот, подставляла плечо, чтобы помочь дойти до дома или, если дома не было, хотя бы туда, где раненых пытались лечить. Она растирала травы, заваривала, процеживала, поила, кормила… Варила непентис – напиток, утоляющий печали, с грустью замечая, что трав для него остается все меньше. Иногда забывала, что весь день не ела сама, только облизывала пересохшие губы и снова возилась с ранеными.
Хуже всего, что на нее с каждым днем все больше косились, а узнавая, вообще не позволяли себе помогать. Так вчера израненный пожилой воин оттолкнул ее руку, не желая, чтобы она перевязала страшную рану. Воин умер, пока до него добралась Лаодика. Елена стояла и плакала горькими слезами, еще немного, и ее начнут проклинать… А может, уже и проклинали, ведь кричала же вслед женщина:
– Вот кто виноват в том, что наши мужья гибнут! Ей было плохо с одним своим мужем, а мы теперь должны отдавать на смерть многих!
Лаодика постаралась увести Елену подальше от этих криков. Эта сестра Париса, пожалуй, единственная, кто относился теперь к красавице по-человечески, остальные норовили отойти подальше. Забыли, что сами же решили не возвращать ее Менелаю, хотя она уже была согласна. В ответ на такое возмущение Лаодика чуть смутилась:
– Но ведь сначала ты бежала с Парисом…
Это была горькая правда.
Но Елена упрямо ходила к стене помогать хотя бы тем, кто не имел сил оттолкнуть ее руку.
Елена теперь редко спала по ночам, даже если Деифоб храпел рядом, она подолгу лежала с открытыми глазами, глядя в потолок и пытаясь вспомнить ту прежнюю, счастливую жизнь. Она старательно гнала от себя мысли о Спарте, потому что вспоминать Гермиону было слишком тяжело, но и прежние годы в Трое казались тоже золотыми. Пока был жив Гектор у всех была надежда, после его гибели все рухнуло. Но это неправильно, что же, один человек держал весь город?
Елена отправилась к Приаму просить, чтобы ее и награбленное Парисом хотя бы сейчас выдали ахейцам. Но царь не захотел с ней разговаривать.
– Почему, Гекуба?!
– Раньше нужно было думать, теперь нам всем один путь – в царство Аида или в рабство.
– Но мы можем спасти жизни тех, кто еще не погиб!
И снова увидела ту Гекубу, что когда-то давала ей отповедь:
– Я не стану объяснять тебе, кто виновен во всем происходящем, незачем зря сотрясать воздух словами. Но если ты думаешь, что твои ахейцы, получив тебя со всем золотом Илиона в придачу, оставят жизнь его защитникам, то сильно ошибаешься! Даже если мы откроем ворота и положим перед ними все, что имеем, ахейцы убьют всех наших мужчин, понимаешь, всех! А женщин уведут в рабство! Я не знаю, этого ли ты хотела, но добилась этого.
– Я виновата в том, что бежала с твоим сыном, но я давно готова вернуться, тогда и осады не было бы. Но меня не отпустили! К чему отдавать меня в жены Деифобу?! Я сегодня же выйду к ахейцам, и пусть Менелай убьет меня, зато у него не будет повода осаждать Трою!
Гекуба схватила ее за руку, несмотря на возраст и болезни у старой царицы были очень цепкие пальцы, Елена почувствовала, что Гекуба скорее сломает руку, чем выпустит запястье.
– Ты не столь глупа, чтобы не понимать, что твоему спартанскому мужу и его брату нужна вовсе не ты сама! Им нужна Троя, казна Трои! И они глупцы, если думают, что ее получат. Казны Приама давно нет.
– Приам отдал ее за тело Гектора?
– Это была десятая часть… Остальное давно увезено и спрятано на острове Фарос!
– Фарос? Это же где-то далеко в море?
– Далеко! – с удовольствием рассмеялась Гекуба. – Тебе туда не добраться! Золото заберет Креуса и наймет огромное войско, чтобы оно стерло с лица земли всех ахейцев, понимаешь, всех!
Снова Креуса, снова эта страшная женщина.
Теперь Елена ходила по Трое, уже не обращая внимания ни на какие запреты Гекубы, пусть делает и говорит все, что угодно. Царица не стала приставлять к ней охрану, но Елена и без этого знала, что следит Климена. Пусть следит, теперь все равно. Ее не интересовала спрятанная казна Трои, не заботила ненависть Гекубы, теперь единственной заботой было выжить. Хотя иногда наплывали размышления: а зачем? Чтобы убил Менелай?
Но человек так устроен, тем более такой, как Елена, у которого сильна тяга к жизни, что пока есть хоть какая-то зацепка, он будет карабкаться. Надежда умирает последней, даже когда надеяться уже не на что.
Она даже не заметила, что Креуса просто исчезла, хотя такое бывало и раньше, женщина уходила и появлялась снова. Но на сей раз шли день за днем, а ее мучительницы не было.
Нищий, весь израненный и согнутый, едва держался на ногах. В его дрожащую руку троянцы вкладывали кто хлеб, кто монетку… Нет, он не просил, просто когда все так плохо, люди становятся много чувствительнее к чужой беде и боли.
Сначала Елена скользнула по нищему взглядом, не задерживаясь, но тут же присмотрелась внимательнее. Что-то показалось в его фигуре знакомым… А еще голос… Он ничего не говорил, только покряхтывал… кряхтел… Одиссей! Ну, конечно, это он!
Елене показалось, что стук ее сердца слышит вся улица, несмотря на шум и крики горожан. С опаской огляделась, нет, никто не обращал внимания. Она шагнула к нищему, вытаскивая монетку, вложила в его пальцы и тихо предложила:
– Пойдем, я накормлю тебя и велю обмыть твои уставшие ноги.