Любые человеческие ценности отступали на второй план, когда дело касалось власти, любые родственные отношения забывались, любые клятвы нарушались… Вовсе не из милосердия или сестринской любви Мария не смогла отправить Елизавету на эшафот. Она просто прекрасно понимала, что казнить дочь короля без суда значит вызвать новую волну протеста у народа, Елизавету любили едва ли не больше самой королевы. А устроить суд значит проиграть его, из доказательств вины Елизаветы только подозрения, ведь даже Уайат заявил, что она ни при чем.
Народные волнения перед самым приездом испанцев и свадьбой Марии были не нужны, только это и спасло жизнь Елизаветы.
Спасло ли? От такой мысли мне стало не по себе, ведь в далеком Вудстоке ничто не мешало принцессу попросту отравить или создать такие условия, чтобы не выдержала и умерла. Она должна выжить, она должна дождаться!
У меня не было возможности переписываться со своей подопечной, удалось лишь однажды отправить тайное письмецо, но даму, его передавшую, заподозрили в приязни к принцессе и спешно удалили из Вудстока. Елизавета должна быть окружена только теми, кто ее ненавидит, так скорее сорвется и даст повод вернуть ее в Тауэр без надежды выйти оттуда. Я в письме молила выдержать, вытерпеть, быть покладистой и стойкой… Сколько это будет продолжаться, не говорила, потому что сама не ведала.
Как Мария, которая совсем недавно и сама звалась незаконнорожденной, могла вот так поступать с ней?! Запереть молодую, полную сил и желания жить девушку в проклятом Вудстоке в обществе мерзкого Бедингфилда без всякой связи с миром!.. Верх кощунства! Хотелось крикнуть: «Господи, покарай Марию!».
Елизавета злилась, часто срывалась, к большому удовольствию Бедингфилда, кричала, но поделать ничего не могла. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды из Лондона не пришли вести. Сразу и не поймешь — хорошие или нет.
Редкие известия с воли ее тюремщик приносил с удовлетворением, хотя Елизавета подозревала, что он говорит не все, но была рада и малому. Конечно, о Роберте Дадли Бедингфилд не знал ничего, кроме того, что тот на свободе.
Конечно, у Елизаветы был еще один поставщик новостей — Томас Парри, который жил отдельно в гостинице «Бык» в деревне неподалеку от Вудстока. В этом сказался просчет и Бедингфилда, и Марии. Королева и ее Совет надеялись, что Бедингфилд станет управляющим делами Елизаветы, а значит, сумеет поставить ее финансы под контроль, но бедный Генри вовсе не был готов к такой роли, он быстро понял, что Елизавета способна запутать его в трех цифрах, и категорически отказался выполнять такие обязанности. Пришлось призвать Томаса Парри.
Это оказалась замечательная идея. Под видом того, что Парри после Тауэра стал допускать слишком грубые ошибки и его без конца надо проверять, Елизавета требовала к себе бумаги ежедневно. Слуги сновали между Вудстоком и «Быком», принося отчеты. Углядеть за такой перепиской Бедингфилд не мог, а потому махнул рукой, стараясь только соблюсти внешнюю строгость.
Но сидеть в далеком Вудстоке в одиночестве и забвении все равно было крайне тяжело. Ей позволялось только гулять пешком по фруктовым садам и только в сопровождении. Ими были медлительные дамы; подвижная, быстрая Елизавета больше страдала от этих прогулок, нежели получала удовольствие. Она страшно отекала, плохо себя чувствовала, была раздражительной и невеселой… Ей двадцать… самое время флиртовать и заводить романы, искать себе мужа, а она сидела в глуши в окружении старых ханжей, всеми забытая и заброшенная. Но хуже всего, что не было никакой надежды на скорую смену обстановки. Если королева выйдет замуж за испанца и родит наследника, то сестра ей будет совсем не нужна…
Была еще возможность выйти замуж подальше от Англии, но за кого? Если тоже за испанца, чтобы превратиться в чопорную, укрытую от подбородка до пяток даму, то неизвестно, что лучше…
Шли дни за днями, а перемены все не происходили. Елизавета радовалась, что хоть к худшему ничего не меняется.
В июне Филипп наконец двинулся навстречу своей невесте в Англию. По совету отца он плыл почти скромно — всего на 125 кораблях при девяти тысячах сопровождающих. Посол Ренард хватался за голову, услышав, что испанцы везут с собой жен. Он уже представлял, какое взаимно неприятное впечатление произведут друг на дружку женщины!
Плавание оказалось тяжелым и на удивление долгим, к английскому берегу испанцы смогли пристать только через месяц, пришлось пережидать бурю. А в Саутгемптоне, где они, наконец, смогли сойти на берег, гостей принялась донимать английская погода — постоянно шел дождь.
Но никакие помехи не испугали ни Филиппа, ни Марию, они встретились.
Мария ждала появления своего принца, держась из последних сил. Год ее правления не прошел для бедняги даром, ее лицо совершенно утеряло свою привлекательность, став жестким, напряженным, а от этого некрасивым. Теперь она выглядела пожилой, основательно потрепанной жизнью блеклой женщиной, действительно годившейся принцу в тетки. Впечатление усиливало платье из черного бархата без всякой отделки, безжалостно подчеркнувшее и возраст, и напряженное выражение лица.
Принц, напротив, был хорош. Невысокого роста, отлично сложенный, с широким лбом и большими серыми глазами, умело носивший великолепный наряд, он словно сошел с присланного ранее портрета Тициана. Филиппа не слишком портила даже выступающая вперед знаменитая нижняя челюсть Габсбургов. Мария окончательно потеряла голову, думая о том, что стоило ждать столько месяцев, чтобы получить в мужья вот этого красавца.
Что уж там подумал о своей великовозрастной невесте Филипп, осталось неизвестным, он был политиком и умел держать мысли при себе. Сопровождавшие его испанцы были в ужасе от престарелой тетки Филиппа, с которой их красавцу принцу предстояло прижить наследника, чтобы продолжить род Тюдоров. У всех мелькнула мысль: а если не удастся?
Но Филипп, если и был разочарован или испуган, виду не подал, напротив, принц оказался самой любезностью, первая встреча длилась много дольше положенного по этикету времени. Королева млела от счастья, оставалось только обвенчаться. Ну и произвести на свет наследника, конечно. О последнем испанцы начали страстно мечтать сразу, как сошли на берег в Саутгемптоне. Скорее бы!
Им не нравилось все: погода, английские женщины, неуютные огромные дворцы со множеством бестолковых лакеев, не знающих ни слова по-испански, бесконечные обильные застолья и питие, культура и сами англичане, поспешившие воспользоваться их незнанием языка и обычаев. С первых же дней цены на жилье и продовольствие в Лондоне взлетели немыслимо, англичане решили подзаработать на свадьбе королевы по-своему.
А сама свадьба была роскошной. Если встретила суженого Мария в весьма скромном одеянии, то на венчании кинулась в другую крайность. Кто подсказал королеве буквально обвешаться драгоценностями, неизвестно, возможно, она сама решила показать Филиппу, что и у нее есть чем похвастать. Королева снова предстала в черном бархате, но сверкала так, что на нее было больно смотреть. При этом драгоценности просто затмили саму невесту!