– Я не потерплю никаких промедлений и колебаний и с твоей стороны, моя дорогая, – шепнула герцогиня вспыхнувшей правнучке и, снова потрепав девушку по щеке, задумчиво добавила:
– Я решила удалиться в деревню. От Уэйкфилда до Клермонта всего час езды, так что, возможно, ты будешь временами навещать меня.
Сказав это, она сделала знак своему поверенному, ожидавшему у входа в церковь, и величественно произнесла:
– Дай мне руку, Везерфорд. Я увидела то, что хотела увидеть, и сказала то, что хотела сказать.
Бросив последний победный взгляд на застывшего в недоумении герцога, она повернулась и ушла с высоко поднятой головой и расправленными плечами; и ее трость лишь слегка задевала за землю.
Многие гости все еще толпились вокруг, ожидая экипажей, когда Джейсон провел новобрачную через толпу к своей роскошной карете. Виктория через силу улыбалась, отвечала на приветственные взмахи рук, но она была так измучена за это полное душевных потрясений утро, что ничего не видела перед собой до того момента, пока они не подъехали к деревне в окрестностях Уэйкфилда. И только тут, виновато вздрогнув, она вдруг поняла, что за целых два часа езды не проронила и десятка слов.
Из-под ресниц она бросила быстрый взгляд на красивого мужчину, который теперь стал ее мужем.
Он сидел, отвернувшись от нее, его профиль был подобен жесткой, вырезанной из дерева маске, не способной ни посочувствовать, ни понять. Он был зол на нее за то, что она хотела бросить его у алтаря, она понимала это, – зол и не в состоянии простить. Страх перед неотвратимостью его мести приводил в полное расстройство ее нервы, и без того натянутые до предела. В ужасе она подумала, не стала ли причиной такого разлада между ними, который уже ничем нельзя загладить.
– Джейсон, – начала она, робко назвав его по имени, – прости меня за то, что произошло в церкви.
Он равнодушно пожал плечами.
Его молчание лишь усугубило тревогу Виктории, но вот карета сделала поворот и въехала в живописную деревушку возле Уэйкфилда. Она уже собиралась снова просить прощения, как вдруг зазвонили колокола деревенской церкви, и новоявленная маркиза Уэйкфилд увидела нарядных местных жителей, выстроившихся вдоль дороги.
Женщины и мужчины улыбались и махали им, пока карета проезжала мимо, а маленькие детишки с букетами полевых цветов, крепко зажатыми в кулачках, выбегали на дорогу и через открытое оконце кареты преподносили цветы новобрачной.
Один малыш лет четырех споткнулся о толстый древесный корень на обочине дороги и растянулся, упав прямо на свой букет.
– Джейсон, – взмолилась Виктория, забыв о натянутости, возникшей меж ними, – попроси кучера остановиться, пожалуйста!
Джейсон остановил карету, и Виктория открыла дверцу.
– Какие прекрасные цветы! – воскликнула она, глядя на малыша, поднимающегося с земли под смех старших мальчишек. – Они для меня? – ласково спросила она, кивнув на поломанные стебли.
Малыш шмыгнул Носом, утирая слезы грязным кулачком.
– Да, мэм, они были для вас, пока я на них не упал.
– Можно мне взять их? – улыбнулась Виктория. – Они замечательно подойдут к моему букету. Малыш робко протянул свои цветы.
– Я их сам собирал, – гордо сообщил он, глядя во все глаза, как прекрасная дама аккуратно вставляет его подарок в свой большой букет. – Меня зовут Билли, – сказал он, глядя на Викторию левым глазом, так как правый смотрел в другую сторону. – Я живу вон там, в сиротском приюте.
Девушка улыбнулась и мягко ответила:
– А меня зовут Виктория. Но мои близкие друзья зовут меня Тори. Хочешь звать меня так?
Малыш гордо выпятил грудь, но прежде чем радостно кивнуть, предусмотрительно взглянул на Джейсона. Джейсон не возражал.
– Хочешь как-нибудь на днях зайти в Уэйкфилд и помочь мне запускать воздушного змея? – продолжала Виктория, а Джейсон задумчиво наблюдал за ней.
Улыбка мальчика увяла.
– Я не умею хорошо бегать, все время падаю, – смущенно признался он.
Виктория понимающе кивнула:
– Вероятно, из-за глаза. Но может быть, мне удастся помочь тебя. Когда-то я знала другого маленького мальчика. Он тоже косил. Однажды, когда мы с ребятами играли в индейцев и белых поселенцев, он упал и повредил здоровый глаз. Мой отец наложил ему повязку, которую тот носил до самого выздоровления. И вот когда здоровый глаз был завязан, больной глаз начал выравниваться, – видимо, больному глазу пришлось поработать сразу за двоих, и он выправился. Хочешь, я заеду к тебе и мы попытаемся повторить тот удачный опыт?
Мальчик заколебался:
– Боюсь, я буду очень смешно выглядеть с повязкой, мэм.
– Да, тот мальчик, Джимми, с повязкой выглядел точно как пират, – рассмеялась Виктория, – и скоро все наши ребята стали носить такие же повязки на одном глазу. Хочешь, я навещу тебя и мы поиграем в пиратов?
Он кивнул и весело улыбнулся стоявшим позади него детям.
– Что, что сказала леди? – наперебой спрашивали его, когда Джейсон дал кучеру сигнал продолжать путь.
Билли сунул руки в карманы штанишек, выпятил грудь и гордо объявил:
– Она сказала, что мы можем звать ее Тори. Дети и взрослые единой процессией следовали за каретой вверх по холму, и Виктория решила, что, видимо, такова одна из праздничных традиций местных жителей. К тому моменту, когда лошади рысцой въехали в массивные чугунные ворота Уэйкфилд-Парка, за каретой следовала целая толпа деревенских жителей, а еще большее их число ожидало на окаймленной деревьями ведущей через парк аллее. Виктория вопросительно взглянула на Джейсона и могла бы поклясться, что он прячет улыбку.
Замысел его стал еще более очевиден, как только карета приблизилась к большому дому. Ведь она говорила Джейсону, что всегда мечтала венчаться в деревушке и чтоб все жители собрались отпраздновать это событие. И вот этот странный донкихот, загадочный мужчина, с которым она только что обвенчалась, пытается воплотить ее мечту в жизнь, по крайней мере хотя бы часть ее мечты. Он превратил лужайки Уэйкфилда в сказочную цветочную оранжерею. Огромные столы, уставленные серебряными и фарфоровыми блюдами с яствами, затеняли широкие навесы из белых орхидей, лилий и роз. В дальнем конце лужайки возвышался павильон, стены которого были сплетены из цветов и разноцветных лент. Везде ярко горели факелы. Их свет разгонял наступающие сумерки и придавал праздничное, таинственное очарование всему окружающему.