– Почему тяжелее? – Голос Анны чуть дрогнул.
– Эллисив и Анастасия выходили по любви и знали за кого, а ты нет.
– Но ты тоже, матушка.
– Именно поэтому я и веду разговор. Послушай меня, доченька, внимательно послушай и хорошо запомни мои слова.
Каким бы ни оказался твой муж: старым, некрасивым, грубым, постарайся, чтобы с первой минуты вашей встречи другие мужчины для тебя перестали существовать. Если сможешь это сделать, тебе будет много легче. Не позволяй думам о других проникать в твое сердце, это причинит боль и твоему мужу, и тебе самой.
– Знаю, матушка, слышала о вашей тайной любви с Олавом Норвежским.
– От кого слышала?! – ахнула Ингигерд. Неужели Ярослав догадался рассказать дочери про такое?
– Скальды ее воспевают.
– Скальды… Не было никакой любви, Анна. Девушкой придумала, какой замечательный у меня жених: самый умный, самый красивый, самый лучший. А он женился на другой. Вышла замуж за твоего отца и много лет мысленно сравнивала, да так, что едва не потеряла любовь князя Ярослава.
– А… потом? – осторожно поинтересовалась Анна, видя, что мать задумчиво замолчала.
Та вздохнула:
– А потом увидела Олава воочию и поняла, что давно люблю мужа, и любила только его. Постарайся полюбить своего мужа, Анна. И пока будешь с ним, не допускай никого другого не только в сердце, но и в мысли.
– А… ты правда не любила Олава Норвежского? – все же попыталась выпытать у матери девушка.
Ингигерд улыбнулась:
– Наверное, любила, но не настоящего, а придуманного, и до тех пор, пока не вышла замуж за князя Ярослава. Но только поняла это не сразу и причинила много боли мужу. – Ингигерд обняла дочь за плечи, та прижалась к матери, чувствуя, что это их последний разговор по душам. – Не повторяй моих ошибок, Анна, не причиняй душевной боли мужу, особенно если он тебя полюбит.
Они еще долго сидели обнявшись и беседовали. Постепенно разговор перешел на детские воспоминания. Анна вдруг поинтересовалась:
– А почему я столько лет считала боярина Филиппа своим женихом? Вы обещали меня ему в жены?
– А ты не помнишь? – рассмеялась Ингигерд. – Когда Вышата Остромирович женился на Веселке, ты решила, что и тебе тоже нужен жених, и объявила таковым боярина. С тех пор и повелось: жених да жених. Отец и не помышлял, чтобы тебя ему отдать.
Анне очень хотелось возразить, что отдал бы, если бы она сама этого захотела! Но мать, видно, сама поняла, добавила:
– Вот если бы ты влюбилась в него по-настоящему… А то ведь детское баловство одно.
У Анны взыграл строптивый нрав:
– Почему это баловство? А вдруг я впрямь в него влюблена?!
– Ты? – снова рассмеялась мать. – Мы с отцом слишком хорошо знаем свою дочь: будь ты влюблена в боярина Филиппа, давно была бы его женой, а уж чужих сватов и на порог не пустила. Небось, Роже погонял бы своего ослика где-нибудь за тридевять земель от Киева! Если бы только ты сама не поддала ему хворостиной.
Анна рассмеялась тоже. Мать права, конечно, девушке очень нравился боярин, но она не бушевала, когда сватали за другого, да и сам Филипп тоже не рвался к князю с требованием отдать за него дочь. Стало быть, они и не любили друг дружку? Наверно так, – вздохнула девушка. А все мысли о Филиппе – просто девичьи грезы о любви?
И вдруг ей стало жаль, что она никого не полюбила по-настоящему в Киеве. Тогда отец и впрямь не стал бы отсылать ее так далеко. Эх, знать бы раньше, постаралась бы влюбиться. Но теперь поздно, все решено и дело сделано. Мать права, придется полюбить своего будущего мужа. Надо сделать, как сделала Ингигерд: придумать себе короля, заранее в него влюбиться и там уже только стать ему верной женой! От такого решения на душе у Анны даже полегчало.
Ингигерд нутром поняла, о чем подумала дочь. Накрыла ее руку своей рукой:
– Анна, только ничего себе не придумывай. Не загадывай ничего о будущем муже. Если потом настоящий окажется не таким, как ты его мыслила, пусть даже лучше, но не таким – будет беда. Положись на судьбу и помни, что ты Анна Киевская, дочь князя Ярослава и княгини Ирины.
– Ингигерд, – невольно поправила девушка.
– Я княгиня Ирина, жена киевского князя Ярослава. Ингигерд я только для вас и для твоего отца, помни и про это тоже. Дочерью шведского короля Олава Шётконунга я была до того, как вышла замуж за князя Ярослава.
Анна вздернула голову:
– А я навсегда останусь дочерью своего отца, даже после того, как стану королевой!
– Это я вижу! – снова рассмеялась Ингигерд. – Вот об этом помни всю жизнь. И дай бог тебе счастья, доченька! Простого женского счастья.
Вот и осела пыль, поднятая копытами коней и колесами возов обоза княжны Анны, невесты короля Франции Генриха. Ингигерд и Ярослав хорошо понимали, что видели дочь в последний раз, князь уже жил восьмой десяток лет, да и княгиня немолода, все чаще недужила. А Анна уехала так далеко, что вряд ли сможет хоть раз приехать навестить родителей. Разве только судьба с мужем не сложится, но думать об этом не хотелось.
Ингигерд подумала о себе, она ведь тоже никогда не была в Упсале с тех самых пор, как взошла на драккар, повезший ее в Гардарики. Но у нее не было в Упсале матери, да и отец прожил совсем недолго, а с братом она дружила мало. И все же, как бы ни оправдывалась Ингигерд, она понимала, что дочь теперь отрезанный ломоть, не зря с самого дня приезда послов, когда Ярослав сказал, что дочь надо отдавать, столько внушала Анне, что она должна создавать свое счастье там, в далеком незнакомом Париже с чужим неведомым человеком, должна сделать так, чтобы этот человек стал своим и очень дорогим ей. Без этого женщине не видать счастья, а у несчастной жены не может быть счастливого мужа.
Княгиня не сомневалась, что Анна понравится мужу, не сомневалась, что разумность дочери поможет ей привыкнуть и к мужу, и к новому дому, но все же довольно много времени провела с… епископом Готье Савайером, прося его помочь будущей королеве. Душой она поняла, что толстый, добродушный епископ сможет заменить княжне и мать, и отца там, вдали от отчего дома. Но нужно было, чтоб не только заменил…
Епископ удивлялся разумности княгини Ингигерд, она так хорошо разбиралась в людях и в жизни, точно прожила на свете не одну сотню лет! Савайер обещал выполнить все просьбы княгини и сделать все, как договорились.
Он сделал, сильно облегчив жизнь самой Анны на ее новой родине.
Ехали долго, очень долго, по пути погостив у всех родственников. Госселен де Шалиньяк возмущался:
– Сколько можно отдыхать и тащиться! Меня дома жена ждет!
Над ним смеялись:
– Ты уверен, что ждет?
Это злило сира де Шони еще больше, он грозил уехать вперед в одиночку, бросив «всех копуш» на произвол судьбы. Эти угрозы никого не испугали, обоз княжны Анны столь хорошо охранялся, что помощь воинственного и нетерпеливого Шалиньяка не была особенно нужна.