Бумажка называлась «Мандат». Лента на пишущей машинке была старой, но прочитать все же можно: «Податель сего… выполняет особое задание в интересах РСФСР… прошу оказывать… всемерную помощь…» Фамилия Оцупа была написана от руки, а внизу стояла размашистая подпись: «Ф.Дзержинский».
На такое Арцеулов не мог и надеяться. Птица попалась важная. Итак, Оцуп Абрам Моисеевич…
Он уже взялся за дверцу, как откуда-то сзади послышался ровный перестук копыт. По улице неторопливо ехал патруль. Семеро – похоже, милиция… Как раз вовремя…
– Стой! – первый милиционер дернул удила и хотел было поинтересоваться причиной, но Ростислав опередил его:
– Старший оперуполномоченный ВЧК Оцуп!
Удостоверение подействовало мгновенно. Патруль замер, на него смотрели внимательные лица.
– Откуда?
– Пресненский районный отдел…
– Прекрасно! – требовалось спешить, и Арцеулов выпалил все сразу:
– Товарищи, там в подъезде – трое бандитов. Мои сотрудники преследуют остальных. Приказываю: забрать эту сволочь и доставить в отдел!
– Так точно! – старший милиционер кивнул своим людям, и они начали спешиваться.
– Имейте в виду – бандиты особо опасные, работают под видом сотрудников ВЧК.
– Ух, гады! – в глазах милиционера уже сверкал азарт.
– Поэтому… – Ростислав на секунду задумался: – В разговоры не вступать. Никуда не звонить: могут быть сообщники. Запереть в камеры и ждать машину с Лубянки.
– Понял! – кивнул старший. – Не волнуйтесь, товарищ Оцуп! Никуда не денутся, сволочи!
– Выполняйте! – Арцеулов козырнул и сел в машину. Милиционеры уже бежали к подъезду. Если повезет, Оцупа и его людей разыщут лишь через несколько часов, а то и через сутки. Едва ли этот милиционер осмелиться ослушаться приказа…
Ростислав нажал на газ и тронулся с места. Теперь надо сделать пару кругов по городу – для верности, а затем ехать на Театральную площадь.
Степа стоял у подъезда Большого Театра и нервно курил только что купленные папиросы «Ира». Курево было дорогое, но Косухин решил потратиться. Когда он волновался, самокрутки свертывались какие-то несуразные: табак просыпался, а во рту ощущался привкус горелой бумаги. Степа выкурил три папиросы подряд и взглянул на часы. Без пяти минут шесть.
Прошедший день не прибавил оптимизма. В общежитии, где пришлось ночевать, только и было разговоров о посылке на новый фронт – под Тамбов, где объявилась целая кулацкая армия во главе с бывшим начальником местной милиции. Поговаривали о «волынке» на заводах Питера, которая не стихала, несмотря на уговоры и решительные действия ВЧК. Косухин с трудом понимал происходящее. Выходит, в стране новая революция! Но против кого? С кем собираются бороться рабочие Красного Питера и крестьяне Тамбова?
Хватало и вовсе поганых слухов. Начались аресты комсостава. И не «бывших», а своих, прошедших всю войну. Конечно это бывало и раньше. В девятнадцатом «разменяли» Антона Богунского, Колю Щорса и товарища Кочубея, в двадцатом – шлепнули Думенко, а теперь взяли самого товарища Миронова – командарма Второй Конной! Интересно, кто следующий? Комиссар Лунин? Или он сам, излишне строптивый Степка Косухин?
Недокуренная папироса упала в лужу. Во рту стало горько, и не одни папиросы были тому причиной. Эх, влип ты, Косухин, чердынь-калуга! Всюду клин – даже не будь Шекар-Гомпа. Когда в 17-м их звали на штурм мирового капитала, никто не думал, что через четыре года молодые командиры РККА станут опасны… Интересно, для кого? Для дела революции? Или для товарища Агасфера, будь он трижды неладен!
На часах ровно шесть. Косухин оглянулся: Ростислава не было. Степа вздохнул, хотел достать четвертую папиросу, и тут, совсем рядом, мягко затормозило черное авто. Косухин дернулся: он знал, кто ездит на таких автомобилях. Да и номер был приметным – не спутаешь…
– Садитесь, господин полковник!
Белый гад Славка Арцеулов распахнул дверцу и подмигнул:
– Нравится?
Косухин хотел было пуститься в расспросы, но решил, что место явно неподходящее. Он плюхнулся на переднее сиденье и взглянул на беляка. Ростислав был в хорошем настроении, даже весел: не иначе сотворил шкоду делу революции…
Авто миновало Театральную площадь и выехало к Манежу. Тут только Степа опомнился:
– Ростислав, ты… Откуда машина? Это же с Лубянки!
– Так точно, – Арцеулов слегка оскалился, и вновь подмигнул: – Одолжил на время. Держите…
Он сунул Степе небольшую книжечку – удостоверение агента второго разряда главного управления ВЧК.
– Запомните фамилию… На всякий случай, я Оцуп Абрам Моисеевич, старший уполномоченный. Вы…
– Балаев Иван Иванович… Славка, ты что?
– Нервы, господин красный командир? – Арцеулов уже не улыбался. – По-моему, очень удобно. Я проверял – пропускают всюду, даже бензин залили бесплатно… Вещи собрали?
– Какие вещи, чердынь-калуга! – Степа наконец-таки рассердился. – Ты что это, белый гад, сообразил! Да ты же контра!
– По-моему, я этого никогда не отрицал. Все, эмоции – потом. Вещи собрали?
– Да какие вещи! – злость сменилась растерянностью. – Все со мною. Только рисунки у Кольки оставил. На память…
– Ингвара рисунки?
– Ага… – Косухин вздохнул: рисунков было жаль. – Я это… Велел Кольке завтра на Лубянку пойти. Меня заложить. А то пропадет парень…
Арцеулов кивнул:
– Верно. Если уцелеем – уйдем через эстонскую границу. Я договорился.
Степа не ответил. Насчет дальнейшего у него имелся свой план.
– Хорошо. Слушайте, Степан… Сейчас мы подъедим на Арбат…
Арцеулов излагал свой план четко и понятно, словно отдавал приказ перед атакой. Спрашивать было поздно – надо запоминать. Слушая, Косухин немного позавидовал беляку: сам он едва ли до такого додумался бы. Хотя почему бы и нет, чердынь-калуга! Додумался, если б не занимался интеллигентскими самокопаниями. Ишь, сомнения замучили, словно гимназистку!
– Повторять не надо? – Арцеулов искоса взглянул на хмурого Степу. Тот покачал головой:
– Не маленький. Ладно, авто где взял и документы.
Ростислав усмехнулся и в нескольких словах описал случившееся.
– Шлепнут тебя, Ростислав, – вздохнул Степа. – И меня разом с тобой!
– Да ну? – удивился Арцеулов. – А я думал, что нам с вами от большевиков пенсия положена. Степан, у вас что – память в Шекар-Гомпе током отшибло?
– Не отшибло, – буркнул Косухин, отворачиваясь от самоуверенного беляка. Авто миновало Манежную площадь и не спеша сворачивало направо, в сторону Собачьей Площадки. – Только ты, Ростислав, учти: я против трудового народа не пойду!
– Знаете, Степан, я тоже. К трудовому народу претензий не имею. Если так жалко господ чекистов, то успокойтесь: по-моему, они отделаются лишь синяками…