— Ну и как он вам? Не правда ли впечатляет и… заставляет задуматься над тем, насколько хрупка человеческая жизнь?
— Да уж, впечатляет. Не пойму только, зачем вы убили Дольского?
— Нет, Борис Анатольевич, это не я, это вы, ваше упрямство и ваша недооценка серьезности положения заложников убили господина Дольского. Я стал лишь оружием в ваших руках!
— Что с моей дочерью?
— Условия содержания, по понятным причинам, весьма жесткие. Валентина Борисовна вынуждена почти все время проводить в яме. О каких уж тут условиях можно говорить. Но жива, здорова, пока еще в своем уме. Питание скудное, лепешки да вода, но опять-таки во всем этом виноваты лишь вы один. Ваше ослиное упрямство.
Туркин потребовал:
— Я хочу поговорить с дочерью!
Исмаил-Хан усмехнулся:
— Объяснимое желание. И я, пожалуй, пойду вам навстречу, но только после того, как вы сообщите мне о том, что у нас насчет перевода денег на мои счета?
— Я переведу указанную сумму на ваши счета. В ближайшие сутки. Уберите дочь из ямы, обеспечьте ей нормальные условия.
— Ну сутки, скажем, она потерпит, а как только деньги поступят на счета и я сниму их, так отправлю Валентину в Россию. Питание будет улучшено. Я рад, что в конце концов вы приняли правильное решение. Надо было сразу соглашаться на все мои условия, и тогда жил бы Дольский, и ваша дочь уже находилась бы дома.
— Я не мог раньше перевести деньги!
— За что и поплатились. Впрочем, какое вам дело до какого-то нищего оператора? Но ладно, жду перевода и еще раз предупреждаю, если до меня дойдет хотя бы слух, что вы там в Москве собираетесь обмануть меня, ваша дочь тут же погибнет. Это все. После получения денег я свяжусь с вами, и мы обсудим порядок и способ переправки Валентины в Москву. До свидания, господин Туркин.
— До свидания, Исмаил-Хан!
Хозяин крепости отключил телефон, бросил трубку на топчан. Взглянул на Дамири, также отложившего в сторону динамик:
— Ну что, Омар, каково твое мнение по поводу поведения Туркина?
— Слишком уж он спокойно разговаривал с тобой. И о выкупе говорил как о чем-то несущественном.
— Да что для него какие-то миллионы, если он ворочает миллиардами.
— Много денег, как ты, Абу, знаешь, не бывает, и, как правило, чем богаче человек, тем он жадней. Но, в принципе, ты прав, он смирился с мыслью о том, что придется расстаться с определенной суммой. Дочь для него, видимо, дороже.
Исмаил-Хан спросил:
— А как насчет того, связан ли Туркин с ФСБ?
— Не знаю, не знаю! Если тебе удастся свободно снять деньги со счетов, то не связан, если же… не знаю. Сейчас я уже ничего не могу утверждать.
— Все будет так, как я задумал, Омар! Не сомневайся!
— Я только порадуюсь за тебя!
Хадрияр доложил, что шашлык готов.
Исмаил-Хан приказал подать кушанья.
После шашлыка араб поторопил Дамири:
— Я хотел бы взглянуть на товар!
Исмаил-Хан крикнул помощнику:
— Хаджи, передай Натанджару, пусть выведет во двор пленницу!
— Слушаюсь, саиб!
Валентина с трудом поднялась из ямы по веревочной лестнице, стрессовое состояние и голодовка ослабили ее организм, но Туркина еще держалась. Во дворе, выйдя из темного бункера на залитую солнцем улицу, Валя поднесла руки к закрытым глазам. Затем опустила их. Привыкнув к свету, посмотрела на троицу, восседавшую на топчане. Обратила внимание на мужчину в арабской одежде. Тот пристально и изучающе осматривал ее, словно раздевая взглядом. Женщина машинально прикрыла грудь и поправила одежду. Араб между тем встал, подошел к Туркиной. Обошел ее, присел, рассматривая икры ног. Поднялся, провел рукой по волосам. Валентина тут же дернулась в сторону, но араб не дал ей сдвинуться с места, захватив в кулак пучок белокурых волос. Впрочем, он тут же отпустил ее. Отошел, еще раз посмотрел на фигуру женщины, повернулся к топчану:
— Достаточно! Можете увести ее!
Исмаил-Хан подал рукой знак коменданту, и тот вернул Туркину в бункер.
Араб вернулся на место. Дамири спросил у него:
— Ну и как товар?
Наваф аль-Тальхуб ответил:
— Товар неплохой. Но и не дорогой. Возраст. Была бы она моложе…
Дамири воскликнул:
— Так твой хозяин Аль-Банар как раз и заказывал блондиночку лет двадцати пяти. А нашей даме и есть двадцать пять лет.
Араб пожал плечами:
— Я сказал то, что думаю. Мне нужны фотографии этой женщины! Голой, в разных ракурсах, вы понимаете меня.
Исмаил-Хан подозвал Хадрияра, что-то сказал ему на ухо. Физиономия помощника расплылась в довольной, похотливой ухмылке:
— С удовольствием, саиб! Я немедленно займусь этим!
— Фотографировать в бункере, подведя туда дополнительное освещение от генератора дизеля.
— Все сделаю в лучшем виде, саиб!
— Ты только смотри, Хаджа, женщину не трогать! Ты понял, о чем я?
— Понял саиб. Жаль, конечно, но я все понял!
Валентина удивилась, что ее осматривал араб. В голове билась мысль — зачем? Почему? Кто он такой и откуда взялся здесь? Еще больше она удивилась, когда охранник преградил ей путь к яме, приказав на ломаном русском языке:
— Стоять! Твоя ждать! Твоя еще не все сделал!
И только когда в бункер вывели две мощные лампы, а в проходе показался с современным фотоаппаратом, делающим моментальные снимки, один из головорезов Исмаил-Хана, приказавший раздеваться догола, Валентина все поняла. Требуя от отца выкуп, ее не собираются переправлять домой. Ее намереваются продать в гарем какого-нибудь шейха. И от этого у нее потемнело в глазах.
Хадрияр повторил приказ:
— Раздевайся! Быстро!
Валентина не пошевелилась.
Тогда помощник главаря банды взглянул на охранника:
— Помоги ей! Сними одежду. Всю! По лицу не бить. Если окажет сопротивление, ударь по почкам или в солнечное сплетение.
Но Туркина не подпустила к себе афганца. Понимая, что ее все равно разденут, она сама сбросила с себя одежду, с ненавистью глядя в зрачок объектива поднятого Хадрияром фотоаппарата.
А тот делал снимки, цокая языком и приговаривая:
— Вай, хорошо, ай молодец, ай какие сиськи, а какая попка? Счастлив тот мужчина, что имел удовольствие ввести между этих прекрасных ягодиц свой член. Воистину он ощущал небесное наслаждение.
Хадрияр обошел Валю вокруг. После чего, сделав последнее фото, он опустил фотоаппарат, покачал головой:
— Эх, досталась бы ты мне! Я бы каждый сантиметр твоего тела…