Беглецам повезло. Они упали совсем рядом с берегом, кроме того, серебристая туша баллона не накрыла корзину, грузно осев рядом. Никто даже не ушибся, лишь Валюженича вышвырнуло за борт, и он без крика погрузился в воду.
Степа пришел в себя первым и с криком: «Держись, Тэд!», стал срывать с ног унты, готовясь прыгать, но из-за борта послышалось успокоительное «О'кей», и мокрый, но живой Валюженич ухватился руками за край корзины.
Им повезло еще раз — берег оказался недалеко, глубина была как раз по плечи. Корзина начала наполняться водой. Вода была ледяная — об этом Тэд сообщил сразу же, но выбирать не приходилось. Арцеулов, вспомнив фронтовой опыт, скинул верхнюю одежду, связал ее в тюк и спокойно спустился за борт, не забыв захватить «артефакты» Валюженича. Степа последовал его примеру, предложив Наташе немного обождать, покуда они не отыщут брод, чтобы доставить девушку на берег, не подвергая риску простуды. Но Берг хладнокровно пожала плечами и последовала примеру мужчин. Тэд, не потерявший присутствия духа, забрался в тонущую кабину, успев забрать остаток вещей, в том числе забытые Степой унты.
Берег был низкий, пришлось забираться выше, чтобы найти более-менее ровное место. К счастью, остатки спирта во фляге уцелели. Их хватило не только чтобы хлебнуть по глотку, но и для наскоро собранных сучьев. Вскоре ранние сумерки осветил огонь костра, от мокрых вещей повалил пар, и все, одевшись, принялись закутывать клацающего зубами Валюженича в уцелевшее одеяло. Степа предложил промокшему американцу свою одежду, но тот мужественно отказался, заявив, что у него и так «ноу проблем».
Костер горел весело, бросая отблески на подступившие к небольшой полянке странного вида раскидистые деревья с тонкими длинными иглами. Вдали громко перекликались птицы, и проголодавшаяся компания начала подумывать о ночлеге.
Согревшийся Тэд, похожий в одеяле на вождя краснокожих, предложил оставить все вопросы на завтра и лечь спать. Предложение было принято, но осуществить его так и не удалось. Послышались шаги, голоса. Свет костра упал на смуглые лица в белых тюрбанах — сквозь прибрежные заросли продирались несколько невысоких мужчин в широких светло-серых одеждах в сопровождении важного вида усача в большой чалме и зеленом френче. В руках усатого грозно поблескивала винтовка, остальные сжимали в руках длинные деревянные палки. Увидев незваных гостей, усач и его команда нерешительно остановились.
— Спокойно! — негромко произнес Арцеулов, вставая. — Я поговорю…
Но его опередил Тэд. Быстро развязав свой мешок, он извлек оттуда внушительный сверток, в котором оказалась кипа бумаг, украшенных разноцветными печатями. При виде наряженного в одеяло американца усач обомлел, и Тэд поспешил представиться, продемонстрировав оказавшийся среди бумаг американский паспорт. Затем последовал внушительного вида документ из внешнеполитического департамента Франции с просьбой к британским властям об оказании помощи научной экспедиции. Валюженич уже доставал следующую бумагу, когда усатый господин в чалме умоляюще поднял руки и заговорил.
Он оказался деревенским полицейским с экзотическим именем Лал Дас. Старания Тэда пропали даром — читать он не умел, а слова «научная экспедиция» и даже священное для Тэда «акэолоджи», вероятно, слыхал первый раз в жизни. Впрочем, главное Лал Дас уловил и вежливо предложил господам иностранцам — тут путешественники впервые услыхали известное из книжек слово «сахиб» — проследовать в деревню.
Предложение, сделанное в вежливой, но решительной форме, пришлось принять.
Костер загасили, и процессия, предводительствуемая серьезным, хотя и не до конца пришедшим в себя полицейском, проследовала по узкой тропинке к деревне.
Саму деревню рассмотреть не удалось. Их завели в небольшой странного вида дом — то ли деревянный, то ли сплетенный из веток и чего-то напоминающего засохшие лианы — и оставили в покое.
Раскурив остаток чудом не промокших папирос, решили ложиться спать, тем более, что любезные хозяева оставили в хижине целых ворох одеял. Все заснули мгновенно, лишь Арцеулов долго стоял у входа, глядя на далекие перемигивающиеся звезды, непривычно большие и яркие. Итак, он в Индии. Осознать это было трудно — неполный месяц назад он видел из окна купе заснеженный Нижнеудинск, и даже Монголия казалась чем-то недоступным, страной за тридевять земель. Ростиславу вдруг захотелось рассказать кому-нибудь из друзей о том, куда его занесло — хотя бы Ухтомскому, чей дядя четверть века назад бывал в Индии с цесаревичем Николаем. «Вот бы удивился князь», — подумал капитан, но тут же грустно усмехнулся. Бог весть, где сейчас Ухтомский! Ростислав помнил свой странный сон, и теперь, когда самое страшное осталось позади, внезапно понял, что не выполнил все до конца. Совсем рядом было море — то самое, теплое, зеленое, но капитан уже знал, что поплывет не в обещанную ему Францию, а обратно в Россию. Туда, где ждали его друзья — ждали и сражались. Он еще не оплатил свой счет. Более того, счет вырос — ведь раньше Ростислав не знал о Шекар-Гомпе.
А Косухину приснился брат. Степа вначале обрадовался, затем немного растерялся. Таким Николая он никогда не видел. На Косухине-старшем была пышная парадная форма, на дорогом мундирном сукне сверкали ордена, на боку красовалась сабля в золоченных ножнах. Он хотел было спросить Колю, почему это он так вырядился, но брат лишь озабоченно покачал головой и, достав расческу, принялся, как это было в далеком детстве, расчесывать Степу, пытаясь привести в порядок его давно не стриженые кудри. Потом Николай подвел его к зеркалу. Степа взглянул — и еще более удивился. На нем тоже был мундир, но какой-то другой — строгий, с узкими погонами с красным кантом, а на груди, на муаровых лентах, пятнами крови темнели два ордена Красного Знамени. Степа вдруг понял — их с братом ждут, и от встречи этой зависит очень многое. Но тут все исчезло, и Косухин увидел Наташу Берг. Косухин вновь обрадовался, но девушка взглянула на него сухо, не узнавая, и что-то в ее глазах показалось Степе странным, даже страшным. И вдруг он понял — Наташины глаза стали пустыми и мертвыми, как у тех, кого он навидался в Иркутске и в Шекар-Гомпе…
Утро началось с удивленного вопля Тэда. Все вскочили, Ростислав привычно схватился за пояс, где раньше всегда висел револьвер. Но Валюженич уже пришел в себя, достаточно уверенно заявив, что попросту увидел во сне, как проваливается на экзамене по древнегреческому. При этом выражение его физиономии оставалось несколько обалделым, а руки рылись во внутренностях мешка с «артефактами». Степа чертыхнулся, решив высказаться по поводу нервной интеллигенции, но тут в хижину просунулась смуглая рожа в чалме, и Лал Дас церемонно пожелал пленникам доброго утра.
Возле хижины уже толпились полицейские в такой же светло-зеленой форме, в чалмах и при оружии, причем у одного из них на боку имелась грозного вида сабля, ножны которой волочились по земле. Как оказалось, на помощь Лал Дасу прибыло подкрепление. Лал Дас пояснил, что говорил по телефону — слово «телефон» было произнесено со всем возможным пиететом — с начальством в Морадабаде, и от оного начальства получил строжайший приказ немедленно доставить задержанных в указанный город.