А для Таты эти слова были как холодный душ.
– Павел Арсеньевич, о чем вы говорите!
– Ты…
– Знаете, я не могу так быстро. Просто воспитана иначе. Мне трудно переходить на «ты». – Она словно протрезвела и уже держала себя в руках.
Гущин был явно очень недоволен:
– Тяжело с тобой, Наташа… Но я не привык отступать перед трудностями…
– Это штамп, – вырвалось у нее.
– Что? – не понял он.
– Да нет, ничего, извините, просто я невольно редактирую каждое слово. Профессиональная болезнь…
А вот это стало ледяным душем для него. Что-то похожее на испуг промелькнуло в его глазах. Они сделались холодными, чужими.
– Не надо, Наташенька, не надо. Забудь о том, что мы связаны профессиональными отношениями, просто отбрось это. Я не желаю все время помнить, что ты мой редактор. Мне это тяжело… Ты меня сводишь с ума как женщина, что гораздо важнее. И ты увидишь, я это докажу…
– Господи, я не требую от вас никаких доказательств.
– Ты прочитала по второму разу «Дурную славу»? – вдруг жестко спросил он.
– Нет еще. На меня свалилась неожиданная верстка, заболела моя коллега, и пришлось…
– Ничего страшного, я просто поинтересовался.
Но Тата вдруг испугалась. Сейчас перед ней сидел совсем другой человек. Такой и убить может, подумала она, и даже появилось ощущение, будто он ищет предлог, чтобы поскорее завершить свидание. Она решила его опередить:
– Павел Арсеньевич, простите, что, возможно, нарушаю ваши планы, но я, пожалуй, пойду… Спасибо за приятный вечер.
– Да бросьте вы ваши штучки! – неожиданно взорвался он. – Что вы мне глаза колете хорошим воспитанием? Цирлих-манирлих! Скажите просто, что я чем-то вам не угодил. Интересно только знать чем?
– Вероятно, именно отсутствием хорошего воспитания! – ледяным тоном произнесла она и встала.
– Наташа, прости, прости меня!
– Нет, это вы простите меня, Павел Арсеньевич. Будем считать, что никаких разговоров не было.
Она выхватила из сумки сторублевую бумажку.
– Вот, этого, вероятно, мало, но у меня больше нет. – Она швырнула купюру на стол.
Гущин побелел:
– Вы что, с ума сошли? Вы меня оскорбляете.
Тата сорвала с вешалки пальто.
– Наташа, постой, так нельзя! – Он отнял у нее пальто. – Что с нами случилось? Куда ты бежишь? Что за ерунда? Сядь, приди в себя, забери свои дурацкие деньги. Вот, выпей воды… Ну что за чепуха… Прости меня, это все нервы. Мне показалось, что мы уже настроились на одну волну, и вдруг какие-то дурацкие помехи… Ну не сердись, приди в себя. Давай лучше выпьем еще по рюмочке. Ну что, мир?
– Мир, – нехотя кивнула Тата.
В самом деле, все вышло на редкость глупо. Это я от неопытности. Или от желания любви… Старая дура!
Гущин пытался вернуть утраченное настроение, но ничего не получалось. Посидели еще полчаса, и он проводил ее до дома. По дороге они почти все время молчали. Он сжимал ее руку, но сейчас это не производило на Тату впечатления.
– Спасибо, Павел Арсеньевич, и извините, если что не так…
– Извиню, конечно, но все было не так. И я сам виноват. Ну ничего, лиха беда начало.
– До свиданья.
– До свиданья, Наташа.
Господи, как глупо, как нелепо и бездарно я себя вела… И какое мне дело до его отношений с Жихаревой? Он неблагодарный, а мне-то что? Что я за моралистка? Разве это важно? А что же важно? То волнение, которое я испытала. Это было так приятно. Я совсем забыла, как это бывает… Дура, дура, дура! Ну ладно, если он не врет, что я ему нравлюсь, то ничего не потеряно, я же буду с ним работать, и, если это было не минутное помрачение рассудка, все еще можно сто раз вернуть.
…Прошло уже несколько дней, Курбатов больше не звонил. Не то чтобы это занимало Алисины мысли, но иногда она с недоумением вспоминала о нем. Может, уехал или заболел? А скорее всего, у него слишком много дел. И вообще, это не имеет никакого значения, он герой не моего романа. Просто задето мое самолюбие. Хорошо, что у меня хватает ума не принимать задетое самолюбие за влюбленность или хотя бы влечение. Конечно, я сама могла бы ему позвонить, но уж этого он от меня не дождется. Я даже Эрику старалась не звонить…
В субботу утром Алиса проснулась в отличном расположении духа. Впереди два дня отдыха, никаких определенных планов на эти выходные нет. Значит, можно поваляться с книжкой, посмотреть какой-нибудь фильм, поболтать с Таткой и Сонькой… А начну я вот с чего, решила Алиса, устрою себе хороший завтрак и включу свой любимый фильм «Как украсть миллион»! Гарантия прекрасного настроения на весь день.
Так она и поступила. Свежий апельсиновый сок, кофе, яйцо всмятку, тосты с сыром – и Одри Хепбёрн и Питер О’Тул в придачу. Мечта идиотки.
И вдруг раздался звонок в дверь. Кого это черт принес? Может, соседка? Алиса выключила видак и побежала открывать. На пороге стоял Курбатов с букетом роз. Алиса опешила. Она ожидала чего угодно, но не этого визита.
– Вы? Что это значит? – холодно спросила она, понимая, что вид у нее не самый авантажный – спортивный костюм, очки на носу. А впрочем, какая разница!
– Простите меня, Алиса, но я только что прилетел, и так нестерпимо захотелось вас увидеть…
– Вы решили застать меня врасплох? Вам это удалось.
– Не пригласите меня зайти?
– Заходите. Что, кроме нездорового любопытства, привело вас ко мне?
– Раздеться можно?
– Пожалуйста, вот вешалка. И вероятно, вам надо предложить кофе?
– Хорошо бы.
– А может, еще и завтрак?
– Просто прекрасно было бы. Я голоден, – засмеялся он. – И возьмите цветы!
– Спасибо. Пойдемте на кухню… Кайфоломщик!
– Я сломал вам кайф? А можно полюбопытствовать, в чем он заключался, если это не будет нескромно?
– Я ела и смотрела видео.
– Ну это не страшно.
– Кому как, – проворчала Алиса. – Апельсиновый сок будете?
– Ни за что, терпеть его не могу! – сморщился Курбатов.
– Кофе, яичницу? Есть ветчина.
– Если можно, яичницу с ветчиной и кофе. И уж простите мою наглость, но у меня к вам есть дело…
– Какое дело?
– Важное. Но сначала дайте человеку подкрепиться.
– Хорошо, – пожала плечами Алиса, включая плиту.
Через несколько минут она подала ему яичницу с ветчиной и помидорами.