Но звонила Вера.
– Кира, позволь поздравить тебя и от души пожелать счастья, а главное, твердости!
Господи, неужто она поняла мои колебания?
– Спасибо вам. Вера, я страшно тронута. А кстати, Котя не у вас?
– Нет, деточка, за ним приехал Лазарь и повез его в Хайфу, но не волнуйся, к пяти он будет у тебя. Он решил съездить к Лазарю, а то, говорит, места себе найти не может.
– Вера, вот тут моя дочка рядом скачет, жаждет поблагодарить вас за ковер. Как она его увидела, только и знает что твердит – хочу учиться делать такие ковры!
– Учиться? У меня? Ну что ж, пусть приедет ко мне, мы с нею познакомимся, а там видно будет! Если поладим, буду очень рада! Передай ей привет и мои поздравления. Пусть позвонит мне, я почти всегда дома.
– Она согласилась, мама, согласилась? – вопила Дашка.
– Сказала, если ты ей понравишься, то, может, и согласится.
– Тогда порядок!
– А вдруг ты ей не понравишься?
– Это почему? – удивилась Дашка.
– А ты считаешь, что нравишься всем без исключения? – поддразнила я дочку.
– Ну, в общем и целом…
– Да, скромность не принадлежит к числу твоих добродетелей!
Опять звонок. На сей раз это уже был Котя.
– Кирочка, Кузенька моя, поздравляю тебя и желаю тебе такого замечательного мужа, как я! И Дарью поздравь! Кстати, дозвониться к вам, дамы, просто немыслимо!
– Вероятно, из Хайфы труднее дозваниваться.
– Из Хайфы? А ты почем знаешь? У вас там что, отделение Моссада? Нет, правда, Кузя, откуда ты знаешь?
– Вера звонила меня поздравить.
– Ого! Вот это победа! Сейчас расскажу Лазарю, то-то он удивится! Я им тут уже все уши прожужжал про тебя, они жаждут с тобой познакомиться…
Боже мой, я считала, что эта поездка будет отдыхом, а я чувствую себя как белка в колесе. Марат – с его раскаянием и отцовством, Котя – с его любовью, стремительно плодящиеся родственники… Вот, мне уже необходимо знать, где Котя, чтобы быть спокойной, душа и тело тянутся к нему, но где-то в глубине души шевелится то ли любовь, то ли жалость, то ли неизжитая обида на Марата… Как говорят, без пол-литра не разберешься. А может, мне сегодня вечером просто напиться и тогда все проблемы отпадут сами собой?.. Нет, ничего не выйдет, во-первых, я напивалась раза три в жизни, а во-вторых, не стану же я портить праздник дочке.
– Мамуля, уже два часа! Пора заняться красотой. Давай-ка я тебе налью ванну, у меня есть роскошная тонизирующая соль – полежишь четверть часа и будешь как новая!
– А ты?
– А что я? Мадам, вы забываете о небольшой разнице в возрасте! Мне достаточно принять душ.
– А зачем же тебе эта соль?
– Мне ее подарили. Кстати, заберешь в Москву, мне она без надобности.
После действительно очень приятной ванны Дашка сделала мне маникюр – она успела в Израиле освоить эту специальность, – а потом занялась моими волосами. Это мы с нею обе любили. Она всегда считала, что я причесываюсь кое-как, не тщательно, и, когда было время, мы с нею играли в парикмахерскую. Она колдовала надо мной с разными щетками и расческами, и результат всегда был превосходный. Дашка готова была уже заняться моим макияжем, но тут я воспротивилась.
– Нетушки, мои детушки! Я сама, а то, я знаю, ты мне такое нарисуешь!
– Мамуля, я только хотела, чтобы ты была на уровне последних веяний!
– Это с лиловыми тенями и с кольцом в носу? Нет, я уж как-нибудь по старинке!
– Да ладно, мамсик, не бурли! Рисуй сама что хочешь! Но когда будешь одеваться, позови меня! Кстати, может, первый пирог уже сунуть в духовку?
– А который час?
– Три.
– Нет, еще рано, через полчасика.
Итак, я стала «делать лицо». Как ни странно, с годами я употребляю все меньше косметики. Помню, в ранней юности мы с Алевтиной мазались так, что штукатурка с лица сыпалась! Страшно вспомнить, как мы, шестнадцатилетние идиотки с прекрасной молодой кожей, сперва наносили только что появившийся в продаже немецкий крем-тон, потом глубоко отечественную жидкую пудру, а сверху еще сухую. На верхних веках рисовали стрелки и накладывали голубые тени. И были уверены, что иначе просто не может быть! Дурацкое время – юность! Вот уж не хотела бы вернуться в те годы! Лучший женский возраст – сорок лет. Ты уже умная, все знаешь, все понимаешь и еще все можешь! Комплексы отпадают, как пересохшая шелуха, и ты кума королю! А если ты хорошо сохранилась, то, при определенных условиях, можно довольно долго длить этот прекрасный возраст – за сорок! Тебя уже не проведешь на мякине, правда, только при условии, что ты не влюблена как полоумная. Тогда, конечно, хуже. От любви в любом возрасте дуреешь. Но я ведь не влюблена как полоумная? В Котю я влюблена, да, безусловно, но сказать, что как полоумная… Но не влюблена же я в Марата, в самом-то деле? Тогда что? Что со мной творится? Почему меня бросает то в жар, то в холод? Почему я то на седьмом небе, то словно лечу с гор, не зная, во что вляпаюсь внизу? Впрочем, понять, отчего я чувствую себя на седьмом небе, не так уж сложно – в моей жизни появился Котя и наконец исполнилась заветная мечта утереть Марату нос. А вот отчего я куда-то несусь…
– Мамуля, ты готова?
– Осталось только блузку надеть!
– А я первый пирог уже сунула в духовку!
– Умница моя!
– Ой, мама, как красиво! Знаешь, на вешалке я эту блузку недооценила! Такая мягкая, тоненькая, а выглядит как литое серебро! И до чего тебе идет! А с этой юбкой просто блеск! Погоди-ка, давай попробуем шарф на голову надеть, ну, мамочка, дай я завяжу, не понравится – снимешь, а я так прямо и вижу!.. Ну, мать, это отпад! Полный! Ты посмотри!
Я глянула в зеркало. Дашка завязала дымчатый шарф необычайно элегантным узлом чуть ниже левого уха и оба конца спустила на грудь.
– Правда здорово?
– Да, Дарья, нет слов… Слушай, но он же не будет держаться!
– Не волнуйтесь, мадам, сейчас все сделаем! – Дашка побежала к себе и вернулась с какими-то хитрыми заколками. – Минутку терпения, мадам, и даже ураган не сорвет этот шарф с вашей прелестной головки! Знаешь, ты даже выше кажешься в этом туалете! Ой, серьги немедленно сними, они с этим шарфом не годятся, слишком малы. Тут нужна одна длинная серьга.
– Дарья! В одной серьге я не согласна! Ни за что! Я не пират!
– Что у тебя с собой есть? – Дашка лихорадочно рылась в моей косметичке с украшениями. – О, вот то, что надо! – Она вытащила мои старые-престарые серебряные серьги, длинные и довольно экзотического вида, с мелкими жемчужинками.