Уже под утро Федор снова уснул и проснулся, когда его ноздрей коснулся запах дыма, — рядом горел костер, а на нем в сковороде жарилась яичница, великолепно шкварча и разбрасывая брызги жира.
Он поморгал, посмотрел на хлопочущую у костра Алену и спросил:
— Откуда яйца-то взяла?
— Сходила на болото, поискала утиные гнезда. Жаль, конечно, разорять было, но есть-то хочется. А свиной жир у тебя нашла, в фургоне. Садись, позавтракаем! Настене я отложила, так что это все нам с тобой. Как там Андрей?
— Живой Андрей… пока живой…
Алена кивнула и, нахмурившись, сказала:
— Я видела, как ты стоял над ним с кинжалом. Боишься, да? И я боюсь. Не за себя, за Настену боюсь. Одного раза мне хватило.
— Это мои проблемы, — угрюмо отозвался Федор, присаживаясь к костру и снимая с камней сковороду с яичницей. — Приедем в город, иди куда хочешь, раз боишься. Я тебя не удерживаю. Обещал помочь — помогу, денег дам на обзаведение. Заработаешь — отдашь когда-нибудь, не отдашь — демон с ними.
— Федь, не обижайся, а? Я за всех нас боюсь, и его жалко ужасно… могла бы — я бы никого не звала, сама бы убила эту тварь!
Алена тихонько заплакала, а у Федора сжалось сердце — женские слезы страшное оружие…
— Ну ладно, чего ты разнюнилась! Придумаем чего-нибудь… положим его в отдельную комнату, посмотрим, что с ним будет, не бойся. Я вас с Настеной в обиду не дам, вы же как-никак уже почти родня! — Он усмехнулся и пошевелил палкой угли костра. — Кончились ваши несчастья, не плачь.
Алена порывисто поднялась, обняла Федора и зарыдала ему в плечо, орошая рубаху горячими слезами.
— Спасибо тебе! Спасибо! Век тебе благодарна буду, пока жива! Спасибо!
— Ну-ну, перестань. — Федор смущенно похлопал женщину по спине и осторожно отстранил от себя. — Вон, промочила всего насквозь. Утри слезы! — Он протянул руку и тыльной стороной мозолистой широкой ладони осторожно вытер влагу с ее глаз и щек. — Давай-ка собираться, да надо будет грузить Андрея. Девчонку подымай — покормить надо, и в дорогу. Уходить отсюда пора, ты не допускаешь, что староста может прислать сюда людей, чтобы посмотреть, что там с его дочерью? Без Андрея я могу и не справиться…
— Да-да, конечно, сейчас разбужу! — Алена побежала к фургону, и оттуда послышался ее голос: — Дочка, вставай! Вставай! Завтракать будем! Ох ты… потягушки! Идем скорее, умоешься, пописаешь и кушать будешь. Пошли, пошли!
Через несколько минут Алена появилась из-за борта повозки, вылезла из фургона и приняла на руки девочку.
Это было прелестнейшее создание — с кудряшками, с пухлым розовым лицом, чистенькая и красивая, как с картинки в детской книжке.
Федор усмехнулся: «Мамкина радость… и папкина — тоже. Я бы не отказался, чтобы у меня была такая дочь… Хм… чего это я? Старый холостяк, потянуло в семейное гнездышко? Старею, однако, размяк…»
— Мама, а где мы? Мне снилось, что собачка меня унесла… А кто этот дядя?
— Тсс… это хороший дядя, дядя Федор его звать. Он нас на лошадках покатает! Хочешь на лошадках покататься?
— Хочу… а еще писать хочу!
Федор усмехнулся в усы и пошел ловить лошадей, бросив на ходу:
— Завтракайте и собирайте тут все. Сейчас уезжаем.
Лошади разбрелись далеко друг от друга по лугу и совершенно не желали вновь залезать в упряжку, поэтому вскоре воздух огласился крепкой руганью, впрочем, Федор тут же вспомнил о присутствии маленького существа в сарафанчике и прикусил язык — негоже девчонке в таком возрасте узнавать название частей тела и процессов, происходящих со взрослыми и некоторыми упрямыми животинами из породы лошадиных шлюх!
Наконец лошади были запряжены, вещи уложены — в фургоне расчистили место для Андрея, выстелив одеялами дно повозки.
Федор озабоченно посмотрел на друга — как бы раны не открылись, перетащить его в фургон безболезненно и без последствий вряд ли удастся. Федор не был слабаком, но одно дело поднять груз — мешок или бочку весом восемьдесят килограммов, и другое — больного человека, который не держится на ногах, да еще и хрупок, как стекло, со своими ранами, в любой момент норовящими открыться.
— Давай так, Алена: я беру его за плечи, а ты за ноги, доносим до фургона, я перехватываю, а ты залезай в повозку и принимай его там. Перевалим на дно, ну а потом уже уложим как следует. Поняла?
— Ага! Ты не бойся, я сильная! Видишь, какие мышцы! Еще и с мужиками поспорю в силе! — Алена согнула руку в локте и показала, какие у нее «здоровенные» мускулы.
Федор ухмыльнулся. Нравилась ему эта баба — ни нытья, ни соплей, решительная, умелая, здравомыслящая, да притом красавица — ну не мечта ли мужика?
При свете он хорошо ее рассмотрел — вчера-то было некогда. Алена уже переоделась в свой простенький сарафан, сидевший на ней так, как будто он был не обычной деревенской одеждой, а платьем от лучших портных, — твердая грудь, не испорченная даже кормлением ребенка, рвала сарафан впереди, а сзади упругие бедра распирали простенькую одежду, невольно притягивая взгляд Федора, хотя он честно пытался его отвести.
«Не зря к ней все время пытались приставать в деревне!» — усмехнулся Федор и, отбросив лишние мысли, сосредоточился на погрузке раненого.
Он и Алена с трудом подняли потяжелевшего Андрея — почему-то люди в бессознательном состоянии или мертвые становятся необычайно тяжелыми, как будто из них уходит душа, наделяющая тело жизнью, легкостью.
Федор напрасно опасался, что раны Андрея откроются — наложенные им накануне швы хорошо держали края ран, выступившие кое-где капельки сукровицы не в счет. «Хорошая работа, — с удовольствием подумал он. — Я бы мог быть военным лекарем — эти коновалы отличаются от меня только тем, что меньше могут выпить, а так я не хуже них обрабатываю раны. Вот стану хилым, открою лекарский пункт и буду зарабатывать вправлением костей и зашиванием ран!»
Приняв на себя весь вес раненого, он крякнул от натуги, но удержал его тело, напрягшись, приподнял и положил на край повозки.
— Придержи, Ален, щас я!
Запрыгнул в повозку, и вскоре Андрей лежал в глубине фургона, накрытый одеялами, а еще через пять минут они уже ехали по лесной дороге, уворачиваясь от нависающих еловых лап.
«Как бы брезент не порвать! — с неудовольствием подумал Федор и подстегнул лошадей, ходко бегущих после отдыха на жирных луговых травах. — Если все пойдет нормально, после обеда будем в городе.»
— Нравятся лошадки? Видишь как — цок-цок-цок — бегут! Лошадки! Дядя Федор правит, и бегу-у-ут лошадки!
Алена, сидя на облучке рядом с Федором, ворковала с дочерью, прижав ее к себе и счастливыми глазами глядя на проплывающий лес, дорогу, бегущую под колеса фургона, и вдыхая крепкий запах конского пота, идущий от сытых, здоровых лошадей. Конь слева, мерин по кличке Сивый, опасливо покосился глазом на Федора и запрядал ушами, когда тот показал ему хлыст: