– Из-за них погиб мой дед, – спокойно ответил Келюс. – И еще один человек, я даже его не знаю… Из-за них погиб Михаил Корф… Хватит крови, Ольга! Если эти проклятые документы помогли вам выйти на свободу, значит, от них есть хоть какая-то польза. И хватит об этом… Завтра мы поговорим, вам надо уехать…
– А вы? – спросила девушка, и голос ее вновь дрогнул.
– Я пока останусь. Нам нельзя уезжать вместе… Это опасно для вас и для меня…
– Да, конечно, – тихо сказала Ольга. – Сейчас вы скажете, что мы обязательно увидимся, но мне слишком часто приходилось прощаться с людьми и никогда не встречать их вновь… Господи, когда же это закончится?
– Не знаю, – честно ответил Николай и пожал холодную тонкую руку девушки.
Валерий позвонил на следующий день. Лунин, не называя имени, велел бородачу встречать девушку послезавтра. Оставалось достать билет до Симферополя, но тут помог отец Лиды, и к следующему вечеру к отъезду было все готово.
Келюс и Ольга простились наскоро в квартире у художницы: Лида и ее родители настояли, чтобы Николай на вокзал не ехал. Проводить девушку взялся отец Лиды, который, услыхав несколько случайных фраз дочери, рассудил, что безопаснее лично проводить свою странную гостью.
– Счастливо, Ольга, – пожелал Келюс, когда девушка, выслушав все возможные советы и инструкции и собрав нехитрый багаж, присела «на дорожку» в гостиной – Если что – звоните… В общем, думаю, все будет нормально…
– Спасибо вам, Николай, – кивнула девушка. – Знаете, я почему-то верю, что мы с вами увидимся. Странно, правда? Мне уже казалось, что в этом мире ни во что нельзя верить. Я буду молиться за вас…
– Не забудьте молитву вашей няни, – усмехнулся Лунин, – тогда со мною точно ничего не случится… Ведь после того, что было, мы можем считать себя почти бессмертными, правда?
– Да, правда, – согласилась девушка и тоже улыбнулась…
Ольга уехала благополучно. На следующий день позвонил Валерий и, как и Келюс, не называя имен, сообщил, что все в порядке и они через час уезжают туда, куда договаривались. Николай мысленно поблагодарил приятеля за конспирацию и, повесив трубку, разыскал в библиотеке большую карту Крыма. Порыскав по ней, он нашел Чабан-Кермен и успокоился. Место оказалось действительно глухим, и возможность какой-либо случайной встречи была минимальна…
Только после этого Келюс по-настоящему перевел дух. Правда, его немного удивил странный отъезд Фрола, но Лунину почему-то казалось, что с дхаром ничего не случится. Николай передохнул денек, а затем как ни в чем не бывало появился в редакции. Начальство вновь сделало вид, что происходящее вполне укладывается в редакционные планы. Келюс пожал плечами и сел за рукопись.
Впрочем, уже через несколько часов он отчасти понял, в чем дело: во время обеденного перерыва на его стол подложили карикатуру. Николай был изображен в шинели а-ля Дзержинский с маузером в одной руке и топором в другой. Подпись не оставляла сомнений, сотрудником какого ведомства здесь считают Лунина. В другое время это, наверное, здорово бы разозлило Келюса, считавшего себя демократом с немалым стажем, но теперь он лишь усмехнулся, рассудив, что в такой момент эта репутация может быть даже небесполезной. Во всяком случае, объясняться он ни с кем не стал, а карикатуру приколол кнопкой над своим столом.
Дни шли за днями. Келюс стал постепенно вновь привыкать к одиночеству. Вечерами он садился за свои записи, пытаясь свести воедино то, что прочитал в старых папках и услыхал от тех, с кем общался последнее время, от странного сапожника до своего тезки из непопулярной конторы. Рана полностью зажила, и о странной болезни ничто уже не напоминало. То ли Фрол ошибся, и собака оказалась обыкновенным невежливым четвероногим, то ли помогал скантр. Впрочем, вскоре Келюс получил возможность убедиться, что успокоился слишком рано.
Это случилось через неделю после отъезда Ольги, когда Николай, освободившись пораньше и пробежавшись по магазинам, не торопясь шел домой по длинному пустынному в этот час бульвару. Внезапно глаза уловили что-то знакомое. Келюс автоматически сделал еще несколько шагов и понял: впереди, за высокими старыми деревьями, разбросавшими ветви над землей, мелькнула знакомая кожаная куртка.
Первым желанием было немедленно повернуть назад, но Келюс тут же одернул себя. Он почему-то не боялся этих странных типов, тем более теперь, когда Ольга в безопасности. К тому же, если это засада, пути к отступлению уже наверняка отрезаны.
Николай не ошибся. Оглянувшись, он увидел, что шагах в десяти за ним идет еще один парень, правда одетый вполне по-летнему, но с таким равнодушным ко всему видом, что Лунин понял все сразу.
Тип в черной куртке, еще раз выглянув из-за дерева, сделал кому-то знак рукой и не спеша вышел на аллею. Откуда-то с другой стороны появился еще один; тоже без куртки, но в странной солдатского покроя гимнастерке с высоким воротником и без погон. Идущий сзади ускорил шаг и поравнялся с Келюсом. Николай остановился.
Теперь уже парни были почти рядом с ним, загораживая дорогу. Келюс с каким-то непонятным интересом взглянул на них и убедился, что Фрол прав: преследователи ничуть не походили на яртов Волкова, да и вообще на преступников. Они были молоды, не старше восемнадцати, с одинаковыми короткими прическами, худые, немного нескладные. Обыкновенные переростки-тинейджеры, которых можно встретить повсюду в Столице; только несуразная одежда да еще неожиданно взрослые глаза отличали их от сотен сверстников.
Келюс молчал. Он не взял с собой пистолет, да и по тому, как начиналась встреча, понял: оружия эти ребята применять не будут.
Парни минуту-другую тоже рассматривали Келюса с каким-то недобрым, даже брезгливым интересом. Затем тот, что был в куртке, очевидно старший, кашлянул, словно прогоняя неуверенность, и посмотрел Лунину прямо в глаза.
– Ты предатель, Николай! – произнес он высоким ломким голосом.
– Что?! – Келюс ожидал чего угодно, но не этого.
– Ты предатель, – повторил парень. – Ты предал свой класс. Ты предал партию. Ты помогаешь врагу. Контре!
– А-а, – понял Лунин. – Слушайте, ребята, может, не надо политграмоты? Может, бином, просто подеремся?
Парни переглянулись.
– Он издевается, – по-петушиному крикнул тот, что был в гимнастерке, но старший, жестом осадив его, продолжил: – Здесь мы тебя не тронем, Николай, но учти: там, у нас, ты приговорен к смерти за пособничество лютому врагу пролетариата.
– Слушай, тебе бы в кино сниматься! – восхитился Келюс. – Где ты, бином, научился так формулировать? Кстати, какому такому врагу я помогал?
– Ты помогал ей! – крикнул парень в гимнастёрке. – Ты что, не понимаешь! Она же враг! Контра! Она…
Парень в куртке жестом велел ему молчать; – Учти, Лунин, нас было пятеро. Когда она бежала, вся наша ячейка поклялась найти ее и привести приговор в исполнение. Двое уже погибли – по твоей вине, Николай. Но мы здесь, и мы найдем ее. Ее ничто не спасет, даже твое предательство. Впрочем, – тут парень в кожанке усмехнулся, – может, у тебя еще осталась совесть, Николай?