— Хватай! Хватай яво, разбойника! Веревки, веревки ташшы, тудыть-растудыть-перетудыть!..
Згур невольно рассмеялся, дивясь собственной ошибке. И тут же понял, что дал маху. Смех был услышан — зверо-видный человек резко повернулся — и вновь прыгнул.
Сработала привычка — многолетняя привычка, доведенная до полной беспамятности. Тело само уклонилось в сторону, спасаясь от быстрого и точного удара. Згур упал, перевернулся, вскочил — и снова упал. Новый удар, нацеленный в голову, попал в плечо, но и этого хватило, чтобы бросить Згура прямо на снег.
— Ты чего? — запоздалый вопрос прозвучал нелепо, но ответ пришел тут же. Удар, на этот раз ногой, — и Згур отлетел в сторону, брякнувшись лицом в землю. Вокруг кричали, кажется, преследователи были уже рядом, но Згур не прислушивался. Растерянность исчезла, сменившись привычной злостью. Значит, так здесь гостей встречают?
Новый удар страшилы пришелся в пустоту. Згур отпрыгнул в сторону, упал, перекатился, вскочил — и ударил сам. Именно так учил Отжимайло: правой под дых, левой — под подбородок…
Правая рука ушла в пустоту. Левая слегка царапнула по колючей бороде, и тут в глазах почернело. Згур согнулся от боли, попытался вдохнуть воздух — и мягко рухнул на снег.
— …Вяжи, вяжи! Не ушел, злыдень! По сусалам, по сусалам яво! Будеть знать!
Голоса доносились глухо, словно из неведомой дали. Згур попытался открыть глаза. Все тело болело, кажется, удар пришелся в живот…
— Эй, там, парню подмогните!
Чьи-то руки подняли его, поставили на ноги.
— Воду ташшыте, сомлел, кажись!
— Н-не надо! — Згур наконец-то смог вдохнуть полной грудью и не без труда разлепил глаза. — Я сам…Двор был полон стражи, с оружием и без. Крепкие парни возбужденно переговаривались, окружая пленника. Тот был уже связан — толстенными веревками, которыми впору Идрик-зверя стреножить.
— Колодки ташшыте! Щас мы яво в лучшем виде! Ишь, злыдень! А ты молодец, волотич! Не испужался!
Последнее явно относилось к Згуру. Кметы похлопывали его по плечу, посмеивались и советовали хлебнуть по такому случаю глоточек румского вина. Вино было тут же принесено, но Згур пить не стал. Его интересовал пленник. Лесное пугало, на которое тот столь походил, не должно так легко, с трех ударов, справиться с сотником Края. В Учельне были парни посильнее и половчее Згура, но даже им пришлось бы возиться куда дольше.
Страшила, стянутый веревками, стоял недвижно. По вздыбленной бороде текла кровь, лицо чернело ссадинами, но глаза горели огнем. «Чугастр» не смирился и был явно готов начать все сначала. Ноздри перебитого в давние годы носа возбужденно втягивали воздух. Згур представил, что они вновь остаются один на один, и вздрогнул.
— Видал, волотич? Каков красавчик, а? Смотри, смотри, такого только за серебро показывать, ну а тебе, так и быть, бесплатно!
— Погодите! — Згур досадливо махнул рукой и шагнул вперед, прямо к связанному «чугастру».
— Ты… Ты чего на меня напал?
Неизвестный ответил не сразу. Горящие гневом глаза впились в лицо Згуру, волосатые ноздри с шумом втянули воздух.
— Я… Я вольна людь! Не роб!
— Как? — В первый миг Згур подумал, что ослышался, но затем сообразил: «вольна людь» — свободный человек! Ах вот оно что!
— Холоп это! — тут же встрял кто-то. — Купили давеча, да, видать, зря серебро извели! Дикун!
— Не роб я! — неизвестный рванулся, но тугие веревки держали прочно. — Вольна людь! Вольного роду!
— Я же тебя не ловил! — Згур даже растерялся, наконец сообразив, что к чему. На душе стало мерзко. Этот страшный человек считает себя свободным. Как и он сам. Наверно, пленник… — Я просто вышел воздухом подышать!.. Просто…
— Волотич это! — пояснил «дикуну» один из кметов.В гости к нам. Да тебе-то что, тебе, лешаку, абы кулаками махать!
— Волотич…
Разбитые губы шевельнулись, повторяя незнакомое слово. Качнулась косматая голова.
— Звиняй, паря! Ошибся, выходит!
— Да ладно! Здорово дерешься!
— Ты тож. Тока подучиться б тебе чуток… Згур усмехнулся — злость прошла, и он вдруг понял, что сочувствует «чугастру». «Вольна людь» не желает быть
холопом.» Надо будет поговорить с Ивором…
— Как звать-то?
Ответа долго не было. Взгляд «дикуна» вновь стал настороженным, словно в вопросе мог крыться неведомый подвох. Наконец негромко прозвучало:
— Ярчук. Роду Бешеной Ласки. Венет я.
Договорить не дали. Дюжина рук вцепилась в «дикуна», оттаскивая назад, к черному зеву подвала. Згур отошел в сторону, повторяя про себя странное имя. «Ярчук» — это, кажется, пес. Да не простой, а тот, кого навы и прочая нежить боится. А вот кто такие венеты, слыхать не приходилось. Видать, издалека попал сюда этот косматый с перебитым носом…
Згур проснулся от скрипа двери, но глаз открывать не стал. Кто-то стоял на пороге. Стража? Но к гостям Палати-на принято стучать, а ежели бы пришли в колодки забивать, то не стали б дожидаться.
— Не спишь?
Згур дернулся и открыл глаза. В маленькое окошко лился неяркий утренний свет. Ивор сын Ивора, Великий Палатин Валинский стоял на пороге, словно не решаясь войти.
Мгновения шли, и Згур наконец-то опомнился. Он ждал этой встречи. Не здесь и не сейчас, но ждал.
— Чолом, Палатин!
Згур вскочил, накинул плащ, руки привычно скользнули на бедра.
— Сотник Згур, Вейско Края…
Ивор усмехнулся, покачал русой с проседью головой:
— Эх, Згур, Згур… Вольно, сотник. Садись, говорить
будем.
Садиться не хотелось — стоя разговаривать было легче. Но тяжелая рука Ивора легла на плечо, и Згур послушно опустился на ложе.
— Можешь не рассказывать, знаю. Но почему ты? Хотелось ответить резко, с ухмылкой: «Не ожидал?» — или даже: «Не рад?», но Згур вдруг понял, что задираться
совсем не хочется.
— Я оказался рядом, Палатин. Наверно, судьба. Или боги.
— И тебе ничего не приказали в Коростене? Ах, вот оно что! Палатин не верит в судьбу. Впрочем, он прав.
— Мне ничего не приказали. Точнее, приказ был — держаться от всего подальше.
— Тогда я рад.
Ивор улыбнулся, рука вновь легко коснулась плеча.
— Я рад, что ты так решил. Потому что это решил именно ты. Почему — не так важно. Приказы надо не только слушать, но и отдавать. В том числе и самому себе. Ты становишься свободным, и я рад.
— Свободным?
Перед глазами встал опутанный веревками бродяга. «Я вольна людь!» Наверно, для Ярчука из рода Бешеной Ласки свобода — это отсутствие веревок. Но Ивор говорит об ином.