Венета он нашел на его обычном месте — в самой глубине, у небольшой железной печурки. Ярчук сидел нахохлившись и даже шапку не сняв, хотя от дров шел жар, хоть без рубахи ходи. На Згура «дикун» даже не взглянул, только чуть подвинулся, словно приглашая. Згур подумал, присел рядом, помолчал.
— Скучаешь? — поинтересовался он наконец, сразу же сообразив, что не так начинать надо. Венет еле заметно повел плечами:
— Этого, боярин, сроду не умел. Мозгую, чуток… В самый раз было посмеяться над лохматым «мозгляком», но Згур, конечно, сдержался.
— О жизни?
— О ней. Плохо, когда от стаи отбился…
Сказано было так, что Згуру на миг показалось, будто рядом с ним сидит волк — или косматый одичалый пес. Ярчук.
— Но ведь люди не стаями живут!
— Стаями, боярин, — Ярчук вздохнул, поскреб бороду. — Назови, как хошь, а все одно стая выходит. И в каждой стае — свой лад. Всего-то и надо — обычаи знать да лад блюсти. Вот ты, боярин, горазд надо мной смеяться…
Згур хотел возразить, но не решился. Ведь и вправду…
— И фрактарии эти на меня косятся. Али, думаешь, не вижу? И одежа не та, и борода с власами, и молюсь по-иному, каждой коряге поклоны бью, и мертвяков третье-нощных привечаю. Ровно леший какой…
Странно, в голосе венета не слышалось обиды. Скорее Ярчук был удивлен, словно родитель выходками своих чад малых да неразумных.
— А ведь отчего так? Оттого, что я по обычаю своей
стаи жить тщусь. Так мы, венеты, испокон лад блюли. Вот ты, боярин, зашел бы в деревню нашу в своей одеже, да с бородой скобленой, сказал бы «Чолом!». Смеху б было! Да смех-то ладно! А вот огню б не поклонился, пса ногой пнул, так и обида бы вышла…
Згур задумался. Все верно, в каждой стае свой лад.
— Ну, извини, Ярчук! Ничего, скоро домой вернешься, а там и стаю разыщешь…
— Не разыщу! — голос венета прозвучал сурово, плечи сгорбились. — Сгинул род наш! До останней люди сгинул. И остання людь — то я и есть. Потому и блюду все, что некому боле. Пока я ладу давнему верен, то и род не погас. А смеяться хочешь, боярин, так смейся. Мое дело простое — тебя беречь год да еще год. А там…
Ярчук не договорил, откинулся назад, с трудом сдерживая подступавший кашель. Хворь не ушла, лишь слегка разжала когти.
— Да и я вроде как не в стае, — примирительно заметил Згур. — Ведь я с детства кметом стать хотел, как отец когда-то. Думал в Вейске служить, Край наш беречь. Больше-то у меня ничего и нет!..
Об этом думалось часто. И в самом деле, не осталось у Згура ничего — ни Края, ни товарищей, ни главной заботы, которой рад был жизнь посвятить. Потому и домой рвался — в стаю.
— Ты, боярин, не обессудь! — Ярчук, с трудом справившись с кашлем, вздохнул поглубже, вытер губы рукавом. — Не таков ты. Про Край свой да про службу ты сейчас говоришь. Мне говоришь, да и себе. Убеждаешь словно. А сам уже стаю новую нашел. Ты ровно вьюн — вокруг кожного плетня обернешься. Да только вьюн древо задушит и сам засохнет. Вот тебе и правда, боярин молодой! Не обессудь, от души сказал…
Самое время было обидеться — и недаром. Горазд судить «людь» этот «чугастр»! Да как он может? Что он знает о нем, о Згуре? Пока этот «дикун» вшивые деревни сторожил да со скандами грабил, он вместе с друзьями защищал родную землю, выходил на Четыре Поля…
Но обида отступила. Ярчук не прав, но Згур помнил, как бросил «стаю» тот, кем до сих пор гордился Край. Навко Месник, Мститель за родную землю, ставший Пала-тином Валинским. Сын за отца не отвечает, но все же…
Или отвечает? А может, и хуже того. Он, Згур, уверен, что ищет путь домой. Когда-то и Навко считал, что спасает из плена Алану…
Ярчук молчал, да и Згуру стало не до речей. А ведь он хотел расспросить венета о Сури, о Лучеве, о многом ином. Выходит, не сложилось. Не беда, еще поговорят!
Но на следующий день стало не до разговоров. Приближался волок. О нем Згуру уже все рассказали: пологий берег, два холма, а между холмами — путь к Донаю. Легкую лодью, ежели взять дружно, можно перетащить за пару часов. Всем нужным: и веревками, и гладкими досками — озаботились еще в Выстре. Но не в веревках трудность. Волок стерегли — надежно, неусыпно. Кей-Сар понимал, что значит прямой путь к великой реке.
Поэтому Згур не спешил. Лодьи то и дело приставали к берегу, фрактарии оглядывали редкие рощи и прибрежные кусты, но тщетно. Если их и заметили, то виду не казали. А главное, никто не мог толком вспомнить, как волок стерегут. Одно дело, засада за холмами, совсем другое — цепь поперек реки…
Ближе к вечеру встретилась рыбацкая лодка. Перепуганные парни были взяты прямо с сетями на борт лодьи, поспешив рассказать, что волок совсем рядом — за мысом. Стерегут же его и на земле, и на воде. На земле — фрактарии в красноперых шлемах («цела тыща!»), на воде же лодья преогромная («ровно город целый!»).
Згур приказал поворачивать к берегу. «Тыща» его не смутила, он уже знал, сколько в такой «тыще» бывает. А вот лодья…
Пока фрактарии разводили костры да ужин варили, Згур собрал своих сотников. Рыбак, окончательно очумелый от ужаса, повторил свой рассказ и даже попытался нарисовать прямо на песке виденную им лодью. Сразу же стало ясно — галера. Крупная, из тех, что полторы сотни вмещает.
Горячий Крюк предложил не медлить и с темнотой дви-~ гаться прямиком к волоку. Половина — берегом, половина — на лодьях. Галера его не пугала. Главное — подойти поближе да крючья на борт закинуть. И — задницы драть.
Гусак и Сажа тут же согласились, причем одноглазый
заметил, что на таких галерах, совершен-понятно, плавают толстобрюхие бездельники, которые настоящей службы и не нюхали. Резать этаких олухов даже не весело — скучно. А не захочется резать — и подпалить можно. Паклю на сосновую ветку, да в смолу, да огнивом чиркануть…
Згур был уже готов дать добро — и на ночной бросок по берегу, и на факелы, но что-то удержало. Даже не что-то — кто-то. Чудик молчал. Не просто молчал — мрачно. Когда же спросили прямо, то головой покачал и посоветовал компарос в чистое одеться. А еще лучше — сразу у лодей днища продырявить: хлопот меньше.
Стало ясно — немногословный фрактарии что-то знает. Згур подумал и предложил, как стемнеет, и в самом деле за мыс сплавать. Только не всем и не на лодьях, а на рыбацкой лодке. Вдвоем — он и Чудик. А там и видно будет.
Ночь выдалась безлунной, хмурой. Тяжелые тучи шли низко, почти над самой водой. Сырость пробирала до костей, спасали только весла. Лодка шла быстро, и вскоре мыс остался позади. Чудик, не сказавший за всю дорогу ни слова, кивнул, указывая на берег. Вскоре нос лодки мягко ткнулся в песок.
— Поднимемся, — фрактарии указал на невысокий холм. — Сейчас сам увидишь, кампаро комит!
…За эти дни Згур так и не удосужился узнать, почему Чудик обращается к нему именно так. Да и не только к нему. Странный парень! Не нравится слово «господин», говори, как все прочие, «парень» или «эй, ты!». Почему «ком-паро»? Впрочем, никто не удивлялся. Привыкли, похоже.