Не двигайся и отвечай им твёрдо.
„Ты в моей власти, — ответствуй явившимся пожрать тебя. — Ты в моей власти, ибо аз зрю тебя, и не страшусь тебя, и ты не способен причинить мне вред“.
Ты удивлен, читатель? Быть может, встречались тебе мудреные формулы и заклинания, измысленные, чтобы отгонять демонов или даже подчинять их своей воле? Не трать время, сие лишь досужие выдумки. При первой встрече с демонами есть лишь одна защита — твоя воля. Опять же удивится иной — какая же „воля“ может быть у охваченного страхом? Отвечу — именно в страхе, когда прошлое им смыто, и обретает человек истинную свободу и истинную волю. Он один; никого подле него, и единственная защита — он сам.
Итак, низшие демоны подступятся к тебе, но броня твоя, выкованная из ужаса и отчаяния, крепка, и ты не поддашься. Напрасно станут демоны стенать замогильными голосами, страшно щёлкать челюстями и грозить разорвать тебя на куски, пожрав саму твою душу.
Однако вскоре демоны утомятся, ибо не способны они подолгу терзать смертного, не получая никакой пищи. Разочарованно стеная, потянутся они прочь, осыпая тебя бессильными угрозами и обещаниями вернуться. Верь им. Они и впрямь вернутся, но ты уже будешь готов к сему».
Мороз драл Матфея по спине, пока он, сжавшись на лежаке в своей келье, раз за разом перечитывал списанное. Всё остальное — потом. Вот он, первый шаг — увидеть демонов, встретить их лицом к лицу и устоять.
Дальше книга повествовала, как следует говорить с низшими демонами, перечисляла их имена, растолковывала, что надлежит, привлекая их собственными душой и плотью, подчинить себе, обещая много вкусной человечины. Алчные и глупые демоны, прикованные к одному месту, где ещё живо старое чародейство, легко дадут тебе обещания, уверяла рукопись. Посулами следовало вырвать у них имена их повелителей, демонов куда более сильных, коим низшие отдавали большую часть собственной добычи. Книга наставляла также, когда охотник за демонами освоится и воля его окрепнет, то должен следить он за движениями ночных гостей, ибо повинуются они также смутным токами таинственных сил, пронзающих весь наш мир. Об этом автор обещал «побеседовать впоследствии», а пока лишь убеждал, что на основе этих наблюдений надлежит вычертить отпорный круг.
Невольно Матфей представлял себе, как он отправится в заветную пущу, отыщет колдовское место. Как, скрупулёзно исполняя все советы книги, подчинит демонов своей воле и как им придётся раскрыть ему свои тайны.
Потому что демоны Беймарнской пущи были лишь первым шагом. Первым шагом именно к забытым городам, таинственным храмам и загадочным подземным лабиринтам, где неведомые, давно сгинувшие племена погребали своих мумифицированных правителей.
А оттуда, из древних развалин и забытых подземелий, лежала дорога дальше — к той Шестёрке, что когда-то властвовала над миром, и в чьих руках — или лапах, или когтях, или щупальцах — оставались ключи к иным секретам, венчал которые самый главный: наш мир не единственный в этом Бытии. Есть и другие, там, за небом. И Шестёрка, ниспровергнутая и изгнанная, могла открыть туда дорогу.
Однако зачем бежать куда-то, если и под нашим солнцем хватает дел? Ведь именно те же Шестеро перечисленные в древней книге, — отнюдь не Праведные Силы! — могли даровать познавшему их адепту власть над магией, настоящей магией, способной двигать горы и воспламенять города, а не той ерундой, что воображение невежественных пахарей наделяет ведьм.
Матфей вновь поёжился. Почему он должен мёрзнуть в этой могильной щели? Почему, когда он может сделаться повелителем стихий и сил? Почему?
Всё чаще и чаще ему грезилось, как он покидает монастырь — весной, конечно же, — как пробирается дальними дорогами к заповедной пуще. Готовится — ничего, ради такого он и чёрными слепыми муравьями закусит, небось в голодном детстве ещё и не то едать приходилось.
Однако потом Матфей вновь вчитывался в страницы, где к рискнувшему заглянуть в бездну адепту являлись алчущие его души и плоти демоны, с которыми предлагалось бороться, «испытывая страх и ужас», и скучный монастырь представал уже в совершенно ином свете. Тихо, покойно, кормят, работать, конечно, приходится, однако в книгохранилище посиживать, пером поскрипывать — это совсем не то, что в поле или в каменоломне.
Вот и сейчас — холодно, холодно, есть хочется, в животе бурчит. А как представишь себе, что ещё больше поститься надо, а потом и вовсе одеться в рубище, так и вовсе расхочется сниматься с места.
Конечно, в запертых сундуках отец Мерафе хранил ещё немало подобных же книг, «неблагонравных и для прочтения братией не допущенных». Старый монах по осени занемог, с трудом выстаивал службы и почти не появлялся в библиотеке. Всё чаще и чаще Матфею приходилось самому наряжать писцов на работу, по собственному разумению давая книги для переписки.
Может, он и вовсе скоро преставится, старый отец Мерафе. И тогда он, Матфей, несомненно, станет главным монастырским библиотекарем, а это высоко и почётно. Да и вкушал отец Мерафе куда сытнее своего молодого помощника.
Так, может, ничего и делать не надо? Сиди себе, пой на службах, раздавай переписчикам фолианты, собирай готовые страницы для переплётчиков, следи, чтобы никто ничего не напутал… чем не жизнь, а, Матфей? Совсем неплохо для сына простого башмачника. Конечно, плохо, что, гм, монахам с девчонками знаться не положено. Разве что ведьма какая прилетит и в «прельщение» введёт. Но сколько Исидорти ни жил при монастыре, ни одна из ночных летуний так и не почтила обитель своим посещением, лишив благочестивых насельников возможности явить всем твёрдость своей аскезы.
За осенью бело-серым чудовищем подкатывала долгая, долгая зима. Поля трудников вокруг монастыря покрылись снегом, ветер завывал в острых зубцах башен, зло крутил ни в чём не повинные флюгера, словно мстил им за что-то. Отец Мерафе совсем перестал вставать и говорить, лишь сипел, хрипел да надрывно кашлял. Ухаживать за стариком отец настоятель назначил, конечно, Матфею; мало радости переворачивать тяжёлое старческое тело, убирать поганую лохань, обмывать болящего, но молодой монах, сцепив зубы, терпел.
В монастырской библиотеке крылось его тайное оружие, и он не собирался отдавать его ни в чьи руки.
…Отец Мерафе тихо отошёл к Шестерым глухой зимней ночью, перестав кашлять и задыхаться. Матфей сидел рядом, держа старика за руку, ожидая, не выдаст ли умирающий библиотекарь какой-нибудь особенной тайны, вдруг в книгохранилище есть потайная дверца с особо ценными и секретными книгами? — Но отец Мерафе так ничего и не сказал, только беззвучно плакал да как мог, слабым голосом, благодарил Матфея, что сидит с ним.
Приходили и другие братья, являлся отец настоятель, лекари — но сделать они уже ничего не могли.
Отца Мерафе погребли чин по чину, с тожественным песнопением, обширной службой, на добром месте монастырского погоста; все разошлись, оставался один только Матфей. Настоятель молча подошёл, покивал, обнял — мол, понимаю, почему последним тут остаёшься, тебе покойный почти как отец был, — однако сам молодой монах стоял, оцепенев, и размышляя совсем о другом.