Джесс не сознавала до сих пор, насколько сильно жаждала такого взгляда.
— Они видят, как ты относишься ко мне.
— Мне это безразлично: важно, чтобы ты это видела.
— Я вижу.
Они скользили мимо других танцующих, возможно, двигаясь чуть быстрее, и ее пламенные юбки завивались вихрем вокруг pro ног. Она раскраснелась и была возбуждена. Ей мучительно хотелось почувствовать его губы на своей коже, услышать его шепот, в котором звучали бы требования и обещания, и от этого она становилась влажной и очень-очень податливой.
— Как твоя сестра? — спросил Алистер хрипло, не скрывая своего желания.
— С каждым днем ей лучше. Уединение и постельный режим — это все, что ей требуется.
— Мне это тоже необходимо. С тобой.
— Но в постели мы с вами не отдыхаем, милорд.
— Будет ли она чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы обойтись без тебя недели через четыре?
Она улыбнулась:
— К тому времени уже состоится оглашение, и она настолько окрепнет, чтобы нуждаться во мне только время от времени.
— Хорошо, потому что мне ты тоже необходима.
Джессика не стала спрашивать его о матери и Мастерсоне. Она уже заметила выражение лица герцогини и видела, как Алистер что-то сказал матери. И что бы это ни было, выражение его лица и взгляд не изменились, но Джессика почувствовала его решимость.
Ей было знакомо это выражение его лица, известное многим и считавшееся недостойным: бесшабашность, решительность и вызывающая отвага. Это было лицо мужчины, готового без страха ответить на любой вызов.
Когда у него бывало такое лицо, всем было известно, что он не отступит. И как бы его мать ни реагировала на его выбор, ясно было, что он не изменит своего решения.
— Сегодня я не могу остаться долго, — сказала она. — Не знаю, что так занимает Регмонта, но он возвращается домой много позже того времени, когда мы все ложимся спать, а уходит до того, как мы спускаемся к завтраку. Если бы я так хорошо не знала его, то решила бы, будто он избегает меня. Как бы то ни было, ночью я должна быть поблизости от Эстер, да и Ахерон тоже требует внимания.
Он чуть опустил голову, и их губы оказались совсем близко друг от друга.
— Пока что этого достаточно. Мне надо было увидеть тебя, подержать в объятиях. И если не возражаешь, я начну прилюдно ухаживать за тобой.
— Пожалуйста, не медли.
Джессика почувствовала головокружение. Его близость опьяняла ее гораздо сильнее кларета. Она уже давно не пила его, и хотя сказывалось это воздержание и поначалу ей было трудно воздерживаться, сейчас она уже чувствовала себя лучше. Сильнее.
— В противном случае моя репутация будет погублена. Меня заклеймят как отъявленную шлюху. А вы, милорд, должны добиться, чтобы все считали меня уважаемой и достойной леди.
— И это после того, как я столь отчаянно и долго добивался тебя и в конце концов совратил?
— Для тебя я всегда была греховной.
Алистер замедлил движение, потому что музыка перестала играть, но сердце Джессики все еще билось в бешенном ритме. Он сделал шаг назад и поднес к губам ее руку в перчатке.
— Пойдем. До того как ты удалишься, позволь представить тебя матери и Мастерсону.
Она кивнула и, как всегда, последовала за ним.
Алистер принял от лакея шляпу, пальто и трость и направился к двери ждать свою карету.
Когда получасом раньше уезжала Джессика, в зале для него померк свет, и у него не осталось больше причины медлить.
— Люциус.
Он замешкался. Спина его распрямилась, все мускулы напряглись. Он обернулся.
— Леди Трент.
Она приблизилась, слегка покачивая бедрами, облизывая нижнюю губу.
— Вильгельмина, — поправила она. — Мы слишком интимно знакомы, чтобы соблюдать формальности.
Ему был знаком этот сладострастный блеск в ее глазах. Она по-прежнему оставалась красивой, а изгибы ее тела соблазнительными. И все это приходилось расточать на человека много старше ее.
В желудке у него завязался узел — он испытывал стыд. Теперь он больше не располагал защитными стенами, которые когда-то сумел воздвигнуть вокруг себя. Джессика низвергла их одну за другой и раскрыла ему его собственную сущность и ценность. Теперь выбор, который когда-то казался ему правильным… как и то, что он проделывал с женщинами вроде леди Трент… все это внушало ему отвращение.
— Мы никогда не были близки, — сказал он. — Всего доброго, леди Трент.
Алистер поспешил покинуть этот дом и ощутил облегчение при виде ожидавшей его кареты. Он прыгнул в нее, мягко освещенную изнутри фонарем, и устроился на кожаных подушках. Щелкнул кнут кучера, экипаж качнулся и тронулся по кругу подъездной аллеи. Достигнув кованых железных ворот, карета замедлила движение, поскольку впереди оказался затор из нескольких экипажей. Он так и предполагал, что дорога домой окажется непростой, так как улицы были запружены экипажами, перевозящими пассажиров от одного дома к другому, от одного развлечения к другому новому.
Алистер вздохнул и расслабился, возвращаясь мыслями к той минуте, когда представлял Джессику матери и Мастерсону. Все трое были людьми, искушенными в светских играх и настолько умели скрывать свои чувства, что он не мог себе даже представить, что они думают друг о друге. Они, безусловно, любезно обменивались дежурными и ничего не стоящими комплиментами и замечаниями и расстались именно в тот момент, когда их беседа увяла бы и сменилась неловким и принужденным молчанием. Все прошло слишком уж легко и гладко.
Карета остановилась возле кирпичного столба ворот, на вершину которого был водружен каменный лев. Темная тень материализовалась рядом с этим столбом и открыла дверцу кареты. Эта тень была встречена острием рапиры, скрытой в его трости.
Рука в перчатке отбросила капюшон плаща, и показалось лицо Джессики, озаренное шаловливой улыбкой.
— Я надеялась, что ты пронзишь меня чем-нибудь более приятным.
Оружие Алистера упало и ударилось о пол кареты, руки схватили ее и втянули внутрь. Дверца закрылась за ними, позволив лакею, ответственному за это, получить прибавку к жалованью.
— Что ты, черт возьми, делаешь, Джесс?
Она упала на него, опрокинув его на подушки кареты.
— Возможно, для тебя танца было достаточно, но для меня мало. Совсем мало.
Опираясь о его грудь, она встала и задернула занавески на окнах. Потом склонилась над ним и с лихорадочной поспешностью подняла свои ярко-красные юбки. Перед его глазами мелькнуло кружево ее панталон, и вот она уже оказалась сидящей верхом на нем.
— Джесс, — выдохнул он.
Его кожа горела, грудь сжало так, что он с трудом мог дышать, а чувства, которые она вызывала в нем, было невозможно описать словами. Она поразила его, сбила с ног и соблазнила с удивительной легкостью.