После таких возвышенных мечтаний посадка показалась жесткой. Овца встала как вкопанная, Руслан кувырком полетел через ее голову и упал лицом во что-то очень колючее и хрустящее. Хотел заорать, рот забило. Сено. Целая копна сена. И…
Руслан перевернулся на спину, посмотрел в небо. Небо синее, и в нем вращаются созвездия, как в планетарии. Странно, что он не посмотрел на небо в аду. Разве оно там могло быть? Теперь и не узнаешь. Ни за что. Ну и пусть.
Это был сад. Это был лучший сад в мире – вообще лучшее, что могло было быть в мире. Он цвел и плодоносил одновременно. В нем пели крошечные радужные птицы и летали огромные радужные бабочки.
– Куда? Куда это ты? И откуда ты взялась такая? У нас таких и не было. Давай, пошла! Пошла!
Белая овечка, почувствовав свободу, забралась в сад и уже обгладывала низкорослый кустик, на котором блестели глянцевые розовые плоды. Ее прогонял прутиком высокий парень, полуобнаженный, загорелый. На голове у него набекрень сидела кепка с эмблемой московского «Спартака», а на ногах – такие же кроссовки, как у самого Руслана.
– Парень, твоя скотина? Чего ж ты не глядишь за ней?
Овца чуть не вспрыгнула Руслану на руки, ища у него заступничества. Впрочем, морда у нее была веселая и лукавая. Она явно не боялась садовника и придурялась только для виду.
– Мое. Извините, я непривычен обращаться с животными. У меня есть кошка, но ее здесь нет.
– Оно и видно, – вздохнул садовник и протянул Руслану руку. – Адам.
– Руслан.
Рука у Адама была узкая, но твердая и шершавая.
– Идем-ка привяжем ее на поляне, а сами пока поговорим. Всегда приятно потрепаться со свежим человеком. Я все равно хотел перекусить.
Под раскидистым персиком накрыт был стол: на льняном полотенце ломти козьего сыра, зелень, вино и хлеб.
– Я тебя видел, – сказал Адам, когда выпили по первой. Вино было молодое, щипало язык и отзывалось рубиновым счастьем где-то в области солнечного сплетения. – Только ты сюда зря пришел. Нет ее здесь. И быть не может.
– А моя сестра? – робко спросил Руслан.
– И твоей сестры здесь нет. Хотя она-то должна здесь быть… Впрочем, об этом не мне судить. Я же только садовник. Кстати, не хочешь мне помочь? Я вижу – ты плотник. Но, может, и вскопать сможешь? Это легко.
Окапывали неизвестные деревья с мелкими лакированными листочками. Заступ вонзался в жирную, блестящую землю, легко выворачивал пласты, обнажая белые ниточки корней. Адам был прав – весело и легко работалось в дышащем свежестью саду. Приятно было копать, сладко ныла спина от усилий, ветерок быстро сушил пот, и птицы, словно нарочно, вдохновенно пели прямо над головой. А какие птицы-то – розовые, голубые, радужные!
– Хочешь, оставайся. Я вижу, ты устал. Молодой, а смотришь стариком. А я, видишь, напротив. Старый, а все молодым выглядываю. Это от хорошей работы.
Руслан оперся на рукоятку заступа.
– Меня уж просили остаться.
Адам застыл.
– Она?
Руслан кивнул.
– И что же ты?
– Отмазался. Так вцепилась – еле ноги унес.
– Она такая. – Адам покрутил головой, выражая то ли неодобрение, то ли восхищение. – Красивая? Да?
Руслан не знал, что видел Адам. Но кивнул.
– Очень красивая.
После работы они легли на спины в траву и долго смотрели в небо. Безоблачное оно было, прозрачное совсем, и померещились вдруг Руслану в бездонной синеве чьи-то глаза, смотрящие ласково, с великим пониманием и любовью. А может, и не показалось?
– Хорошо тут у тебя, но мне пора.
– Уже? Что ж, если надо… У всех своя работа, вот и мне на виноградник пора. Я за тебя, друг, беспокоюсь во как. Только помочь ничем не могу. И взять ты отсюда ничего не сможешь. Ну, хоть воздухом нашим подышал, и то на пользу пошло. А как наживешься, нарадуешься – приходи ко мне. Хорошо копал. Иди теперь лугом. Увидишь Еву, она там овец пасет – скажи ей, что на подой пора. Давай, помощник.
Ева оказалась маленькой, крепкотелой, до черноты загорелой женщиной. Волосы ее выгорели почти добела, маленькие ступни крепко стояли на земле, утопая в траве. Она вызвала в Руслане какое-то томительно нежное чувство… Ева улыбнулась, выслушав сообщение, и хлопнула по задку одну из овечек.
– Твоя. Норовистая.
Овца не хотела уходить, упиралась и шевелила розовым носом. И Руслану не хотелось.
Но пришлось.
– Где ты шлялся-то, окаянный! – шепотом ругала его бабка, но у нее не обидно получалось. Точно так же ругала Руслана его родная бабушка, когда он возвращался домой, вдоволь накатавшись с горки – в штанах, облепленных ледяными катышками, с покрасневшим носом и насквозь мокрыми варежками, со снегом за шиворотом. – Понесла тебя нелегкая! Дан же был тебе проводник, сказано: за проводником ступай. А проводник-то твой вон – на печурке дрыхнет. И крылечко мне пообещал поправить, а сам едва инструмент не растерял…
– Не растерял же, – весело ответил Руслан и за наглость был награжден тычком в плечо.
Черты родной бабушки все сильней и сильней проступали сквозь лицо чужой старухи. Солнце все так же стояло в зените. Руслан отмерил дощечку, отпилил, приколотил, попробовал – держится. Да заодно и три другие заменил: когда сюда еще кто забредет, а крыльцо на ладан дышит. Старушка смотрела на него с любованием и даже вынесла стакан прохладного молока.
– Вот это подарок так подарок! Да ведь говорят, мол, не подарок дорог, а внимание. Ну дак разува-ажил! Заходи, милый, перекуси, чем бог послал, расскажи мне, зачем пришел сюда.
И он рассказал ей все.
Сидя в чистенькой горнице за круглым столом, накрытым самовязанной скатертью, он говорил, не решаясь взглянуть в лицо старухе, потому смотрел в окно. Там погасал бесконечный день. Да и она не стремилась смотреть на гостя, возилась у печки, доставляла на стол вкусные деревенские кушанья: яичницу с луком, томленные в сметане грибы, вареную картошку. Глашка вилась у ног старушки, как будто и всю жизнь тут была.
– Кошка-то вас признала, – сказал Руслан неизвестно зачем.
– Все кошки меня знают, – уклончиво ответила хозяйка. – Сложное твое дело, голубчик. А оружие-то у тебя есть? Дадено?
– Дадено, – согласился Руслан и вытащил из кармана мизерикорд.
– Ишь! – Она приняла стилет в раскрытые ладошки. – Вот он нынче какой. Подойдет, пожалуй. Нет, голубчик, теперь я тебе его уж не верну. Не по руке он тебе. А вот мне – в самый разочек…
Она взяла свою кривоватую палку и ловко приладила стилет к ее навершию. Лезвие данного Руслану оружия удлинилось, истончилось, изогнулось, словно повинуясь чужой настойчивой воле – и теперь в руках у старухи была остро наточенная коса. И сама старуха распрямилась, стала выше ростом, лицо ее заострилось, глаза ввалились…